Глава 5
ЛУЧШИЙ ДРУГ МАДАМ МАМЗЕЛЬКИНОЙ

   Когда утром Зозо Буслаевой позвонил мужчина с зашкаливающим от интеллигентности голосом, представился как директор гимназии «Кладезь премудрости» Глумович и пригласил Мефодия на собеседование, изумлённая Зозо даже чихнула в телефонную трубку. Она решила, что её разыгрывают.
   – Вы это серьёзно? Моего Мефодия в гимназию? Да он в общеобразовательной школе еле-еле пилит! – сказала она.
   – Вы напрасно к этому так относитесь. Мефодий очень способный мальчик. То же, что он «еле-еле пилит», как вы выразились, связано с тем, что к нему до сих пор не нашли подхода. У вашего мальчика талант, дар, – сказал директор. В голосе его послышалась вдруг крайняя и неподдельная убеждённость.
   – А откуда вы знаете? – слегка поддаваясь чарам, спросила Зозо. Она вдруг задалась вопросом: женат директор или нет. А если и женат, то насколько прочно женат.
   – Ваш мальчик отлично справился со всеми нестандартными заданиями. Особенно теми, где нужен творческий потенциал. Его тест идеален, – пояснил Глумович.
   «Списал у кого-нибудь!» – недоверчиво подумала Зозо. Она хорошо знала своего сына, и ей были известны методы, которыми он обычно совершенствовал свои познания.
   – Итак, я жду вас завтра! Приходите с сыном после трёх. Я жду вас в своём кабинете, – закончил Глумович и, сообщив адрес, вежливо попрощался.
   – Мефодий! – нервно крикнула Зозо. – Ты писал тест?
   – Ага, – сказал Мефодий.
   – И как?
   – Вроде все кружки обвёл, галочки поставил, – уклончиво ответил Мефодий.
   Зозо слегка успокоилась. То, что сказал Глумович, становилось похожим на правду.
   – И как результат?
   – А я откуда знаю? Поставил галочки, сдал – и иди пиликай на скрипке! Нам не говорили… – отмахнулся Мефодий.
   Меф не стал уточнять, что отмечал ответы, не слишком вникая в смысл. Он вообще любил тесты, где нужно обводить кружком правильные варианты ответов, зная, что часто угадывает. А он и не угадывал. Просто многое делал по наитию. Когда он читал правильный пункт, в голове словно начинал звенеть колокольчик. «Везучий!» – говорили в школе.
   Посмотрев по карте, Мефодий не очень удивился, обнаружив, что здание гимназии «Кладезь премудрости» фактически соседствует с тем самым домом на Большой Дмитровке, в котором он провёл большую часть прошлой ночи. От одного места до другого можно дойти за пять минут. Сомнений нет. Это и есть тот самый комиссионер, о котором говорили Арей и Улита.
   – Как называется эта шарашка, где заинтересовались нашим лоботрясом? – деловито спросил Эдя.
   Он торчал дома и вытачивал мудрёный кастет. По замыслу, кастет должен был отвечать трём требованиям: быть удобным; не цепляя за подкладку, выскакивать из кармана и при этом как можно меньше походить на оружие.
   – Как называется? «Кладезь» чего-то там… – рассеянно сказала Зозо.
   – «Кладезь премудрости»? Это лучшая гимназия Москвы. Цены там просто задвижные. Такие, что на сдачу можно купить вертолёт, – заявил Эдя.
   – Думаешь, не ходить? – спросила Зозо.
   – Почему не ходить? Сходи ради прикола. Послушай, что они будут базарить. Всё равно денег у нас нет, а за просмотр денег не берут, если, конечно, это не клуб с танцами у шеста, – сказал Эдя.
   Зозо сходила вместе с Мефодием по указанному адресу, поговорила с директором и вернулась домой в крайнем изумлении.
   – Видел бы ты эту школу! На территорию и на танке не проедешь! Охрана! Внутри всё – ну прям загнивающая Европа! В школьной столовой кормят лучше, чем в ресторане! А учителя! По-русски никто и говорить не умеет! Почти сплошные иностранцы! – сказала она с восторгом.
   – И сколько за всё это безобразие? – кисло спросил Эдя, приготовившись произнести коронную фразу: «Я тебе не спонсор!»
   – Нисколько. За Мефодия будет платить фонд. Есть программа, по которой фонд платит за обучение самых талантливых детей в лучших школах. Жить Меф будет там же, при школе, у них там вроде интерната, а домой приходить только на выходные. А иногда и не приходить, когда будут дополнительные занятия.
   Её братец задумался.
   – А мне это не нравится! Тут что-то не то! Если бы с тебя взяли хоть немного, я бы ещё понял, – а так, совсем ничего… Бесплатный сыр бывает только в двух местах: в мышеловке и в нашем ресторане «Дамские пальчики»! Бонусная программа. Купивший рюмку водки получает сто граммов самого дорогого сыра бесплатно, – заявил он.
   – Что, действительно бесплатно? – усомнилась Зозо.
   – Само собой. У нас не какое-нибудь там кидалово, – возмущённо сказал Эдя. – Правда, стоимость сыра включена в водку. Да и вообще после рюмки многие типусы не могут остановиться. До того назюзюкаются, что любой дорогущий коньяк им можно в счёт вписать.
   – Так что же с гимназией? Не отдавать? – с беспокойством спросила Зозо.
   Она, хотя и не ладила с братом, уважала его опытность.
   – Почему не отдавать? Отдавай! Разумеется, если этот директор не маньяк. Если маньяк, тоже не страшно. Я сделаю ему замечание с приземлением в личное тело, – сказал Эдя и, как ладонь любимой женщины, нежно погладил кастет.

***

   На другой день утром за Мефодием приехал микроавтобус. На его борту красовалась эмблема школы – курносый профиль в духе не то легендарного Пруткова, не то Павла I, который, точно лавровый венок, обвивала надпись: «Veni, vidi, vici»* (* «Пришёл, увидел, победил»). Загрузив Мефодия в своё внушительное чрево, микроавтобус увёз его в новую жизнь. Буслаев был мрачен. Ночью ему опять снился саркофаг. Если раньше саркофаг был целым, то в последнем сне он треснул.
   Повинуясь неясному зову, Мефодий выпрыгнул из автобуса на Большой Дмитровке, едва он притормозил у светофора. Дом № 13 был всё так же покрыт сеткой и лесами. Ничего не изменилось. Мефодий отогнул сетку, ловко пролез под лесами и постучал в знакомую дверь. Дверь ещё не открылась, когда он вдруг заметил начерченную у асфальта черномагическую руну. Обычный человек принял бы её за рисунок углём или баллончиком с краской, вздумай он забраться под леса. Однако Мефодий, приобретший уже кое-какой опыт, заметил, что контуры руны едва заметно расплылись, когда он шагнул через порог.
   И сразу же, почти без перехода, Мефодий провалился в совсем другой мир. Со вчерашней ночи дом внутри преобразился. Он увидел большой зал, служивший приёмной. Приёмная была обставлена с упаднической роскошью. Журчал фонтан. Зелёный любопытный плющ взбегал по ногам античных статуй. На стене в рамке за стеклом, необходимым образом высушенное и закреплённое, висело подлинное ухо Ван Гога.
   За секретарским столом, закинув на столешницу ноги, сидела Улита и задумчиво целилась из дуэльного пистолета в своё отражение в зеркале. За её спиной к стене ржавым ножом было пришпилено выведенное на принтере объявление:
   «Сделал дело – отвали смело!»
   Немного в стороне можно было разглядеть ещё одну бумажонку информационного характера, сообщавшую:
   «Гражданчики комиссионеры! Храните эйдосы в дархкассе! Десять процентов годовых по всем видам магических энергий!»
   Заметив Мефодия, Улита приветственно махнула ему пистолетом:
   – Здорово, Меф! Как тебе наше гнёздышко? Когда нас сюда перевели, здесь была комната ужасов. Вообрази: закопчённые стены, дабы, гроб для бумаг, заговоренный склеп-сейф, к которому и сунуться-то страшно, и закапанная кровью конторка. Раньше здесь какие-то придурки работали из потустороннего отдела. Всего месяц, но ужасно все загадили. Ну, я поднапрягла Арея, и теперь смотри! Мебель ручной работы. Никакой пестроты в обивке, никаких клееных опилок. Картина на тему memento mori* (*помни о смерти – лат.) с абстрактным сюжетом. Фонтанчик с мраморной барышней, бьющей из разбитого кувшина красное вино. Миленько, приятненько, с хорошо продуманной благонадёжной пошлостью. Наш клиент только такую и ценит. С одной стороны, ему всё вроде бы трын-трава, а с другой – трясётся всеми жилками и склонен к инфарктам на фоне рокового удивления.
   – Да, здесь классно! – вежливо согласился Мефодий.
   Улита кивнула и погладила себя по голове:
   – Моя заслуга! У нас с этим строго: чтоб ничего лишнего, а то натащат всякой дряни в офис. На прошлой неделе вон отрубленную голову кто-то под журнальный столик подкинул. Да ещё, скотина, и газеткой прикрыл. Одно слово – шушера. На неё не наорёшь, не почешется и мусора за собой не уберёт.
   – Слушай, ночью ж здесь совсем иначе всё было! Руины какие-то! – заметил Мефодий, запоздало вспоминая обшарпанные стены и провалившийся паркет.
   Улита зевнула:
   – Пятое измерение. Ты видел там руну перемещения? Мелкую такую? Любой другой, даже взломай он дверь, попал бы просто в ремонтируемый дом. И никуда больше. Типа, чужие здесь не ходят. Ещё вопросы есть?.. Давай, брат Мефа! Отвечу, пока добрая.
   – Есть. Пистолет заряжен? – с любопытством спросил Мефодий.
   – Чего? Какой пистолет? А, этот! Ещё б я помнила! Сейчас проведём следственный эксперимент! – Улита тщательно прицелилась в лоб своему зеркальному отражению и нажала на курок. Прогремел выстрел. Зеркало разлетелось вдребезги. Пуля срикошетила о стену. – Прямо в лоб! Ну разве я не умничка, разве не красавица? – удовлетворённо сказала Улита.
   – Улитка! Не бузи! Сейчас нахлынут комиссионеры и суккубы с квартальной отчётностью! – сердито крикнул из своего кабинета Арей. Дверь в его кабинет была закрыта, что не мешало ему отлично слышать всё, что происходит в приёмной.
   Улита выронила пистолет.
   – О нет! Я забыла об этих идиотах! Они у меня из головы вывалились. Можно я хотя бы Мефа припрягу? В конце концов, он наш новый сотрудник. Так или не так? – простонала Улита.
   Из-за дверей пахнуло серной отдышкой. Арей задумался.
   – Отлично. Малыш должен привыкать к нашей работе. Пускай сядет за второй стол и тоже принимает отчёты. В наше время умение отшивать комиссионеров важнее артефактологии и рубки на мечах, – наконец решил он.
   Мефодий неохотно сел за соседний стол, с которого нетерпеливая Улита мигом скинула на пол все бумаги.
   – А кто такие эти суккубы и комиссионеры? Как я их отличу? – спросил он.
   – Запросто, – сказала Улита. – Их и отличать нечего. Вначале прибудут суккубы.. Это такие слащавые шустрики, их ни с кем не спутаешь. Они отвечают за любовные сны и всякие видения, в которых происходит перекачка магической и психической энергии. Кроме того, они очень неплохо раздобывают эйдосы для дархов. Понял?
   – Не-а! Понял только, что психи какие-то! – нагло сказал Меф.
   Улита подпёрла ладонями толстые щёки.
   – Объясняю просто и популярно. В стиле энциклопедии для недоразвитых. Положим, парень из далёкого города полюбил известную певичку. Разумеется, шансов у него никаких, и денег на билет нету, и вообще она из группы «Тук-тук». В смысле, такая же умная. Ну а парень изводится, силы теряет, чахнет. Певичка для него дороже жизни. И вдруг эта певичка приходит к нему в полусне-полуяви, начинает обнимать его, ласкать и говорить: «Я люблю тебя! Я давно мечтала о таком вот славном парне. Только прежде, чем я тебя поцелую, сделай мне пустяковый подарок: отдай мне свой эйдос! Скажи просто «да», и всё!» Парень и отдаёт, даже не зная толком, что это такое. Тут простого слова достаточно. Отдать-то эйдос одна секунда, а вот вернуть… Ну а суккуб хвать эйдос и испарился. У бедного парня ни певички, ни эйдоса, ни вечности – ничего. Усёк?
   – Значит, суккубы – это те, кто принимает облик тех, кого мы любим, – подытожил Мефодий.
   – Угу. Или тех, кого желаем! – сладко, точно держа во рту конфету, сказала Улита.
   – А комиссионеры?
   Улита презрительно поморщилась и щёлкнула пальцем по своему дарху.
   – Ну, комиссионеры – это совсем сброд. Типа шакалов или гиен, но в человеческом обличье. Не совсем духи, но и не люди. Так, мелкота, серединка на половинку, посреднички заплечных дел. Приносят раздутые счета за пьяные ссоры, супружеские измены, проломленные головы, откушенные носы и прочее мелкое членовредительство. Бойкие, наглые, прям даже я отдыхаю! Ты смотри, Меф, будь с ними потвёрже. Никакого панибратства, никаких личных отношений. И эйдос свой береги – это ребята ушлые. Им что тебя, что меня, что Арея подставить – одно удовольствие.
   – А почему они перед нами отчитываются? С какой радости? – спросил Мефодий.
   – Как с какой радости? – рассвирепела Улита. – Мы стражи мрака. Забыл? СТРАЖИ МРАКА! А комиссионеры и суккубы у нас на службе. Поди они нам не отчитайся – с них в Канцелярии три шкуры спустят и пребывание в мире лопухоидов не продлят. А где ещё они себе эйдос урвут? Не во мраке же? Там такими умниками улицы мостят и вместо свай в землю вбивают. Так что не пори горячку, брат Мефа, и не заправляй шубу в трусы! Понял?
   – Понял, – кивнул «брат Мефа», решив про себя, что разберётся по ходу дела.
   Улита смягчилась.
   – Ну понял, и ладно. Тогда будешь мне помогать. Мы здесь, в приёмной, Арей в кабинете. Он к этой швали не особо любит выходить, да и они его побаиваются. Зарубил тут недавно пару штук – сунулись под горячую руку, – сказала Улита.

***

   Скрипучие часы, висевшие в зале дома № 13 со времён меблированных комнат «Версаль», язвительно пробили полдень. Тотчас, не мешкая, стали прибывать суккубы.
   Их очередь выползала в двери и вилась по лестнице бывшего чёрного хода. Вынужденные общаться в очереди с себе подобными, суккубы вели себя угрюмо и целомудренно и расцветали только у стола Улиты. По залу разливался запах не то индийских ароматных палочек, не то французской туалетной воды китайского разлива.
   – Принято! Следующий! Не задерживайтесь, гражданчик! Сделал дело – отвали смело! Читать, что ль, не умеете? – рявкала Улита, собирая отчёты.
   На Мефодий суккубы поглядывали с кокетливым интересом, как на новенького. Один даже попросил позволения чмокнуть ручку, после чего попытался превратиться в девчонку из соседнего класса. Не ограничившись этим, суккуб с мокрыми поцелуями полез к Мефу на колени, бормоча глупости. Однако Меф ещё не забыл, что всего минуту назад этот же самый суккуб имел облик тощего дяденьки средних лет в очках-линзах и с заросшим волосами кадыком.
   – А ну прочь! Во мрак сошлю! – сердито крикнул Мефодий, и дрожащий суккуб мигом слинял, выронив из влажных ручек пергамент с отчётом. Улита одобрительно показала Буслаеву большой палец.
   К исходу второго часа суккубы отчитались и, продлив визы на пребывание в мире смертных, отвалили прямо из заднего окна, выходившего на глухую стену дома. Не успела взмокшая Улита перевести дух и стряхнуть все отчёты в здоровенную коробку, которую предстояло отправить в Канцелярию, как подоспело время комиссионеров. Здесь нужно было держать ухо востро, поскольку комиссионеры, раздувая свои заслуги, склонны к припискам и фальсификации.
   Комиссионеры в целом походили на людей, однако лица у них были мягкими, точно пластилиновыми. Они всё время сминались и гнулись. Носы безостановочно шмыгали.
   – Вот тута, золотко, списочки самоубийц, а тута, значится, гордецов… А которые в чудеса не поверили, тех я на отдельную бумажонку чиркнул… Через запятую, стало быть, в один интервал. Соблаговолите продлить пребываньице! – бормотал очередной комиссионер, вываливая на стол кипу захватанных пергаментов.
   Улита брезгливо принимала их и, пробив новеньким бряцающим дыроколом, подшивала в папку красного пупырчатого картона. Ей же вручались счета, которые ведьмочка долго и подозрительно разглядывала, шипя на комиссионеров за наглые приписки.
   – Ах ты, наглая рожа! С каких это пор 1 + 0 = 10? Ещё и мелко написал! Ты кому очки втираешь? Ты понимаешь, что ты документ подделал? – грохотала Улита.
   – А как же, золотко? Единичка и нолик сроду десять было! Не двенадцать же… Мы всех этих учёностев не знаем. Ниверситетов не кончали. Мы, значится, чтоб всё лучшим образом! – мямлили комиссионеры.
   Когда же Улита вконец припирала их к стенке, комиссионеры бесстыже моргали, плакали и клялись чем попало. Особенно охотно здоровьем друг друга.
   – Ещё бы не клясться! Ведь они терпеть друг друга не могут, сволочи эти! – поясняла Мефодию Улита и от всей души шарахала особо завравшихся комиссионеров дыроколом. Комиссионеры переносили это стоически и лишь озабоченно ощупывали свежие вмятины на своих пластилиновых головах.
   Мефодию они, жалобно шмыгая носами, сдавали безграмотные доносы друг на друга, в которых часто мелькали устаревшие обороты вроде «бью ничтожный челом вашей милости», «оный мерзопакостный гад умыкнул у меня эйдос а когда я слезно сказал ему опомнись что же ты сволота навозная творишь бил меня нещадно», «не дайте в обиду бедную сироту сдерите с него аспида кожу мне сироте на утешение и сошлите его во мрак на вечное поселение!».
   От множества вонявших луком и табаком страниц у Мефодия начинали слезиться глаза, и он всё более и более нервно шлёпал печатью по штемпельной подушке, продлевая комиссионерам регистрацию. «Ничего себе денёк выдался! У них тут что, всегда так?» – думал он мрачно.
   Когда к концу второго часа Мефодий почти ничего не соображал, а только шлёпал печати, чья-то ловкая рука вдруг подсунула ему пергамент. Мефодий, не раздумывая, пропечатал и его тоже.
   – Тэк-с! – удовлетворённо сказал голос. – А таперя вот туточки подпись личную поставить! На каждой страничке.
   – Зачем?
   – Положено так, по процедуре-с! Закон неумолим-с, но подкупаем-с!
   В сознании у Мефодия зазвенел предупреждающий колокольчик. Это был тот самый колокольчик интуиции, который всегда предупреждал его об опасности. Мефодий поднял голову, вспомнив, что произошло в последний раз, когда он не прислушался к колокольчику. Перед ним замаячило мягкое пришибленное лицо и замигали узкие глазки несвежего цвета. Однако, несмотря на подхалимские интонации и заискивающие глазки, комиссионер совсем не понравился Мефодию.
   – Ну подписывай! Очередь ждёт! Труд не дремлет! – вежливо поторопил комиссионер.
   Взглянув на первую страницу, Мефодий с удивлением обнаружил, что там проставлено его имя. Он попытался углубиться в чтение, но в глазах зарябило от множества пунктов и подпунктов.
   – Что это за бумажонка? – спросил Мефодий, так ничего и не поняв.
   – Моя командировочная во мрак! Дедульку своего навестить хочу! Двадцать лет его не видел! Все глаза выплакал! – сентиментально пояснил комиссионер и немедленно принялся сморкаться в большой красный платок.
   – А моё имя тут при чём?
   – Так положено. Подпись самого великого Мефодия Буслаева распахнёт любые двери! Умоляю: ради дедули! Истерзался старичок, а у меня денег на билет нету! Осчастливите на всю жизнь! Деткам буду про вас рассказывать! – просительно сказал комиссионер.
   Мефодий пожал плечами и, заглушив интуицию, потянулся к перу.
   – А ну стой! Стой, кому говорю! – крикнула вдруг Улита.
   Перо замерло над самой бумагой.
   – Дай сюда! Взглянуть, говорю, дай!.. Так я и думала! Ты соображаешь, что делаешь? Это ж договор на продажу эйдоса! Ты чуть душу свою ему не отдал, дурак! – сказала Улита.
   – А дедушка? – спросил Мефодий.
   – Какой, к поросячьей маме, дедушка? Откуда у комиссионеров дедушки, осёл! Да они из навоза и пластилина! Ты кому веришь? Ему? Да своих-то собственных эйдосов у комиссионеров сроду не было, вот они и злобствуют!
   Она подбежала к Мефодию, выхватила пергамент и несколько раз хлестнула им по кислой физиономии комиссионера. Комиссионер разочарованно хрюкнул и с достоинством телепортировал. Его пришибленное лицо выражало глубочайшую скорбь.
   – Знаешь, кто это был? Тухломон! Маэстро подлянок! Лучший наш комиссионер, но сволочь страшная. Не спохватись я – отдал бы ты ему свою душу за… ну-ка взглянем за что! За банку вздувшейся кильки! Вот пижон, мало того, что любит по дешёвке брать, так ещё и глумится! – возмущённо пояснила Улита, разглядывая отвоёванный пергамент.
   – Я ничего не понял в той бумажке. Всё было как-то путано… – растерянно сказал Мефодий.
   – А ты как хотел? Договорчик составляли ваши земные юристы. Они во мраке веками скучают, вот и изощряются. За бутыль амброзии маму свою родную на три века в лизинг отдадут. И вообще, уверена, ты с Тухломоном ещё встретишься! Он, если на чей эйдос глаз положил, никогда не отступится. Ушлый гад! – сказала Улита и, отчего-то рассердившись, стукнула по стопке бумаг на столе у Мефодия. – А это что? Ишь сколько доносов напринимал! Это они, паразиты, про новенького разнюхали и насовали! В другой раз сразу по мордасам, по мордасам! Я им покажу доносы!
   – А что, нельзя было брать? Давай выбросим! – предложил Мефодий.
   – Ты что, опух: выбросим? Печать ставил? Ставил! Стало быть, дело принять к исполнению. Разбирайся потом с Канцелярией. У нас всё строго! – заявила Улита.
   Галдящая очередь комиссионеров напирала. Пахло потом, табаком и мелкими страстишками.
   Вдруг смоляной, упругий, словно из блестящего эбенового дерева выточенный, юноша-джинн, натёртый пахучими восточными маслами, материализовался посреди приёмной и осклабился, бесцеремонно разглядывая Улиту. С плеча у джинна свисала брезентовая сумка с эмблемой курьерской почты стражей мрака. Обнаружив, что Улита, занятая дрессировкой комиссионеров, его не заметила, юноша подкрался и нежно подул ей в ушко. Тяготеющие к глобализму формы Улиты произвели на страстного джинна неизгладимое впечатление.
   – Некогда! Не видишь, работаю? Вечером залетай, Али! – отмахнулась Улита.
   – Вай! Я нэ Али, я Омар! – обиделся джинн, пожирая Улиту страстным взглядом.
   – Омар? А Али куда делся? Так ты новенький, что ли?..
   – Пачэму новенький? Зачэм новенький? Я нэ новенький! Я сэйчас буду от огорчения старэнький! – обиделся юноша-джинн и снова подул в ушко.
   – Я же сказала: некогда, Омар! Вечером залетай! И прихвати чего-нибудь перекусить. Только, умоляю, без магии. У меня от наколдованных продуктов изжога, – смягчилась Улита.
   Юноша-джинн просиял и собрался испариться.
   – Эй! – сказала Улита. – А работа? Давай то, что ты принёс! Вечно вам напоминать надо!
   Джинн хлопнул себя по лбу.
   – Вай! Савсэм забыл! Срочное послание для Арея! – Он сунул Улите длинный свёрток и исчез, обратившись в столб дыма. Напоследок он ещё раз успел ухмыльнуться, упаковав в одну ухмылку все свои вечерние планы.
   – Али, Омар, Джавдет… И не отличишь их, дураков! – мечтательно сказала Улита.
   Отковырнув ногтем подтёкшую сургучом печать, ведьма скользнула взглядом по листу. Пепельные завитки дрогнули. Уловив, что произошло что-то важное, комиссионеры засуетились и нервно зашмыгали носами. Один даже попытался заглянуть в пергамент, но Улита ловким ударом папки сделала его нос плоским, как доска.
   – Приём окончен! Все брысь! Завтра придёте, мокроногие! – рыкнула она на комиссионеров и заторопилась в кабинет к Арею.

***

   После окрика Улиты комиссионеры послушно слиняли. Мефодий остался в приёмной один. Журчало красное вино в фонтане, громоздились на столе пергаменты с отчётами. Улита всё не выходила. Лишь изредка из кабинета доносился рокочущий голос Арея.
   «Интересно, будет Арей меня чему-нибудь учить или это уже и есть учёба? Эйдос вон чуть не прошляпил! Так и попал бы к кому-нибудь в дарх», – подумал Мефодий. Ему стало тревожно. Захотелось слинять, и только мысль об Эде Хавроне и о вечных поклонниках матери его образумила. Отступать было некуда. Он и так был в Москве.
   Наружная дверь скрипнула. В приёмную, что-то бубня себе под нос, вошла старушенция. На плече у неё болтался здоровенный, видавший виды рюкзак, в который можно было упрятать целую дивизию. В руке она держала зачехлённую косу.
   Оказавшись в приёмной, старушенция огляделась. Затем деловито подошла к Мефодию и потрогала ему лоб.
   – Ишь ты, тёпленький ишшо! Не мой клиентик, нет? Звать-то как? – спросила она умилённо.
   – Меня?
   – Да не меня ж! Мой склероз всегда со мной.
   – Мефодий Буслаев.
   Старушка не слишком удивилась.
   – О, Мефодий! Как тесен мир! Слыхаха, слыхала! Добрались-таки они до тебя. А сердечко-то как трепещет! А эйдос-то крылышками, как голубочек белый, – цвиг-цвиг! Ух ты, мой сладенький, засиделся, поди, в клетке из рёбрышек! Иди к бабусе!
   Мефодий отодвинулся.
   – Он мне самому нужен. Бабуся пока обломается, – сказал он.
   Старуха погрозила ему пальцем.
   – Ишь, шустрые какие! Небось как двенадцать лет тебе исполнилось, так они тебя и сцапали, – благодушно заметила она.
   – Кто меня сцапал?
   – Да эти вон, стражи мрака! Ишь! – сказала старуха и ткнула пальцем в дверь кабинета Арея. – Давай, что ль, знакомы будем! Я Аида Плаховна Мамзелькина. У тебя визитка есть?
   – Нету, – сказал Мефодий.
   Старушенция похлопала себя по карманам. В одном кармане звякнула бутылка, из другого выкатилась автоматная пуля.
   – Плохо работаешь, друг Мефодий! И у меня, представляешь, нету. Все раздала. Дура я, труха могильная… Несла тут с утречка одному – мы с ним все визитками менялись. Он мне – я ему. Так без визиток и осталась. Прикольный мужик, вот только с друзьями не повезло. Товаришчи из другого коллектива в его «мерс» бомбу подложили. Он дорогой всё интересовался: какая отсидка во мраке будет, кто бугор и что хавать дают.
   Мефодий с тревогой покосился на косу.
   – Вы… вы Смерть? – спросил он.
   – Есть маленько! Нынче, чтоб народец шибко не пугался, я по-другому называюсь. «Старшой менагер некроотдела»! – с удовольствием выговорила Аида Плаховна.
   – А-а! – протянул Мефодий. С его точки зрения, разница была небольшой.
   Смерть поправила чехол на косе.
   – Ишь ты, едва не соскочил. Запомни, на лезвие не смотри. Успеешь ещё насмотреться в свой час… Плохая у меня коса, без воображения. Понял? Разжёвывать мысль нужно?
   Мефодий покачал головой.
   – Я ведь насчёт тебя, дружок, признаться, пришла! Разведала тут кое-что случаем, хотела Арею рассказать. А ты тут как тут, озорник ты эдакий… Судьба-судьбинушка! Есть человек, а потом раз – нету! – деловито сказала Мамзелькина. Её рассеянный взгляд стал вдруг внимательным и колючим.
   Мефодий ощутил, что старушка далеко не безобидна. Тревожный колокольчик в его сознании коротко звякнул и пугливо затих.
   – Что случилось? – спросил он, стараясь быть мягким и пушистым. Ссориться с госпожой Мамзелькиной определённо не имело смысла.
   – Да так, разговорчик есть один. Про тебя – да не к тебе… Хе-хе!
   – Как это: про меня да не ко мне?
   – Погоди чуток – узнаешь.
   Аида Плаховна поправила съехавший с черепушки парик и подошла к кабинету Арея. Дверь открылась. Мефодий наконец увидел шефа. Тот прохаживался по комнате, изредка останавливаясь перед окном и барабаня по стеклу пальцами. Глубокий шрам обозначился ещё чётче. Заметно было, что Арей озабочен. На столе лежал сожжённый, съёжившийся пергамент. Мефодий готов был поклясться, что пергамент вспыхнул от одного лишь взгляда, без применения каких-либо иных магических или немагических средств.
   Рядом с Ареем стояла притихшая Улита. Когда скрипнула дверь, оба с неудовольствием обернулись. Ничуть не смущённая таким приёмом, старушенция прислонила косу и немедленно с удивительной для её лет резвостью кинулась к Арею.
   – Арей, голуба моя! Слыхала я, твоя ссылка закончена! Как я скучала, как скучала! Не забыл меня, а? Всё собиралась к тебе на маяк залететь, селезень мой сизокрылый! – взвизгнула она.
   Арей обнял её, и они троекратно поцеловались.
   – Здравствуй, здравствуй, Аида! Давненько тебя не видел! – поприветствовал он старушенцию.
   – А это ещё кто? – ревниво спросила Улита. Ей старушенция понравилась ещё меньше, чем Мефодию.
   Аида Плаховна поморщилась.
   – Это я-то кто? Остынь, егоза! Иди пополощись в формалине! Рождённый ползать должон не высовываться! – строго одёрнула она.
   – Аида, не надо! Не обижай её! Это Улита! – укоризненно сказал Арей.
   – Что? Та самая девчонка, которая… – начала Мамзелькина.
   – Да. Та самая, – жёстко перебил её Арей, ясно давая понять, что эта тема под запретом. Мамзелькина понимающе кивнула и переключилась на собственные проблемы.
   – Ах, Ареюшка! Тружусь в поте лица, жужжу как пчёлка, а никакой благодарности! Выпали волосы мои кудрявые! Иссохла грудь высока-а-ая! Вытянули из меня все жилушки, аспиды! Медной полушки за работу мне никогда не дали, корки чёрствой не бросили… Моим же куском и попрекнут! Нет уж, ты покоси, покоси-с! – надрывалась она.
   Её слёзы ртутными шариками раскатывались по полу. Арей с Улитой переглянулись. Они давно почуяли, что хитрой старушенции что-то нужно. Она явно притащилась неспроста.
   – Медовухи? – без раскачки предложил Арей.
   Аида Плаховна перестала рыдать. Ртутные слёзы испарились.
   – Я на работе, – сказала она сухо, но всё же несколько задумчиво.
   – Хорошей медовухи! – искушал Арей.
   Мамзелькина засомневалась. Болото собственных желаний затягивало её, как заблудившуюся лошадь.
   – А что, есть и хорошая? Я ведь к тебе, Ареюшка, на маяк почему не прилетала – думала, где тебе медовухи-то взять? А прочего пойла у меня нутро не принимает. Оно у меня разболтанное работой, нутро-то! – сказала она.
   – Признаться, остался у меня с давних времён бочонок-другой. Я расходу медовуху довольно бережно, – произнёс Арей.
   – Слушайте, – не выдержал Мефодий. – Вы же стражи? Всесильные маги, да? Если вам что-то нужно – неужели нельзя наколдовать?
   Предложение вызвало неожиданную реакцию. Улита хихикнула. Аида Мамзелькина плюнула.
   – Сразу видать, парнишка, что ты вчерашний лопухоид! Только лопухоиды без ума от магии, хотя ни бельмеса в ней не парят! Ах, магия! Ах, волшебство! Ах, волшебная палочка! Тьфу!.. Наколдовать можно что угодно. Можно даже превратить в медовуху всю воду в Атлантическом океане. Но это будет совсем не то. Для того, кто знает толк в настоящей выпивке, – уточнила она.
   – А уж Аида знает! В этом не сомневайся! – кивнул Арей.
   – А то!.. В мире, полном магических подделок и эрзацев, ценится только настоящее и истинное. Настоящие вещи, настоящая любовь, настоящее пойло! Остальное – пусть катится ко всем… нам! – с патетикой заявила Мамзелькина.
   Больше она не отвлекалась. Тем более что на столе появился внушительный глиняный жбан литров на восемь. «Хорошая медовуха брезгует другой посудой», – немедленно прокомментировала «старшой менагер» и надолго замолчала.
   Лишь высосав треть жбана, Аида Плаховна вспомнила о цели своего посещения.
   – А… да! Яраат… твой… и не только твой знакомый… вырвался из заточения! – сообщила она, озабоченно оглянувшись на Мефодия.
   Барон мрака почесал шею.
   – Я знаю о бегстве Яраата. Не так давно курьер принёс письмо из Канцелярии, – заметил он.
   «Которое ты зачем-то сжёг», – подумал Мефодий.
   – Кто такой Яраат? – спросил он, поняв по каким-то признакам, что всё это имеет к нему прямое отношение.
   Он спросил это у Улиты, но и Улита, и Мамзелькина повернулись к Арею, уступая ему право ответа. Мефодий ощутил, что Яраата и Арея что-то связывает. Что-то давнее.
   – Яраат – оборотень. Убийца. Предатель… Твой… и не только твой… лютый враг. Выбирай любое определение из трёх или все три разом. Не ошибёшься. Теперь Яраат будет искать тебя, чтобы прикончить, – кратко пояснил Арей.
   – Прикончить меня? Я же ни с кем не ссорился в магическом мире, – встревожился Мефодий.
   Арей пожал плечами:
   – Думаешь, это так важно? В нашем мире ссоры случаются не так часто. У большинства стражей враги появляются задолго до рождения. Это даже не вражда в обычном смысле… Просто кому-то нужно то, что есть у тебя, и без этого ему никак. Ну как одна верёвка, на которой над пропастью повисли двое. Выхода два: или благородно уступи и разожми руки, или попытайся сбросить другого. Каждый выбирает то решение, которое ему ближе и больше соответствует его сути. Основная идея ясна?
   – А вдвоём спастись нельзя? – спросил Мефодий.
   – Нет. Представь, что это тонкая верёвка. Возможно, она перетёрлась. Выдержит только одного. Кто-то обязательно должен сорваться, или погибнут оба, – сухо сказал Арей.
   Он отвернулся, но Мефодий уже увидел в его глазах смерть. Впервые она появилась, когда Арей назвал Яраата предателем.
   – Разве Яраата не охраняли? – спросила Улита.
   – И очень… ик… хорошо, – икнула Мамзелькина. – Но кто-то незаметно передал ему сороковой по значимости артефакт мрака – саблю тигриного укуса. Она не рубит, а выгрызает куски плоти. Он напал на своих стражей, срезал их дархи, забрал их эйдосы и скрылся.
   – А что стражи, на которых он напал? Они живы? – наивно поинтересовался Мефодий.
   «Старшой менагер некроотдела» захихикала.
   – О да! Живее всех живых. Как мумии фараонов…
   – Так, значит, он их…
   – Вопрос лишён смысла. Это был Яраат. Повторяю, Яраат. Он и жизнь – несовместимы, – отчётливо сказал Арей.
   – А что я сделал этому Яраату, что он на меня взъелся? – спросил Мефодий.
   Арей мрачно улыбнулся, и Мефодий вновь увидел его квадратные, чуть желтоватые, как клавиши старинного рояля, зубы.
   – Ничего особенного… Ты отнял его силы. Почти всё, что он накопил в своём дархе за долгие века, – сказал Арей. В его голосе прозвучало странное удовлетворение.
   – Я отнял его силы? Когда? – с сомнением спросил Мефодий.
   – И он даже не знает! В момент своего рождения. Ты выпил бедолагу одним глотком. Пуф! Он и ахнуть не успел, как на него Мефодь насел! Маленький и толстый! Ха-ха! – в рифму сказала Мамзелькина.
   Медовуха исчезала в ней литрами вопреки всем законам физики.
   – Яраат – похтитель артефактов. Он скрывался одновременно и от стражей света, и от стражей тьмы. И тем и другим он изрядно насолил, и ему бы всё припомнили, если бы нашли. Прятался он, разумеется, среди лопухоидов. В момент солнечного затмения Яраат случайно оказался в Москве и попал под твоё рождение, как попадают под танк… За несколько мгновений ты вычерпал из него всю энергию, даже не узнав об этом. И не только из него, надо сказать. Но Яраат пострадал больше остальных. Ведь он был единственным стражем, оказавшимся в зоне затмения, – сказал Арей.
   – Какой я, оказывается, одарённый! Я же ничего не умел, – растерянно сказал Мефодий.
   «Старшой менагер некроотдела» так захохотала, что поперхнулась медовухой, и её пришлось хлопать по спине.
   – Вы слышали? Наш малый ничего не умел! – кашляя, выговорила она.
   – Умел не умел – неважно! – пояснил Арей. Теперь он смотрел на Мефодия с особым вниманием. Его полусонное оцепенение исчезло. – На минуты затмения ты стал пупом земли, центром маленькой вселенной… Все энергии мира сходились к тебе. Знал бы ты, что случилось в миг, когда ты закричал! Я стоял тогда на верхней площадке своего маяка, очень далеко от Москвы. Внезапно небо расколола белая молния. Остров содрогнулся от страшного грома. Это был всего лишь первый крик ребёнка, ступившего в мир, но, если бы затмение не кончилось, мир мог бы расколоться…
   – Ишь ты, какая коварная бяка этот Мефодий! Чуть мир не расколол… Может, его того… косой? – хихикая, предложила Мамзелькина. Она явно шутила, но тревожный колокольчик в сознании Мефодия всё равно почему-то зазвенел.
   – Мы говорим о Яраате, – перебил её Арей. – После рождения Мефодия он оказался нищим в магическом плане. У него даже не хватало сил, чтобы управляться с теми артефактами, что он ранее умыкнул. Он попытался сразу расквитаться с тобой и всё вернуть, но это оказалось ошибкой. Он был слишком слаб. К тому же, по секрету, тебя неплохо охраняли. Яраат был схвачен стражами мрака, заточён и бежал только теперь… Думаю, мне ясны его дальнейшие планы, как и то, с кем он попытается расквитаться в первую очередь.
   – Его поймают? – озабоченно спросил Мефодий.
   Арей покачал головой:
   – Сомневаюсь. У него эйдосы убитых стражей из их дархов и неплохой артефакт – сабля тигриного укуса. А скрываться он умеет. В последний раз его искали около двухсот лет и нашли лишь потому, что ты отнял у него все силы, которые теперь он хотя бы частично восстановил эйдосами стражей. Чутьё подсказывает, что хорошей новостью в данном случае будет отсутствием новостей.
   – И как мне теперь поступить? Затаиться? Залечь на дно и не булькать? – спросил Мефодий.
   Арей твёрдо посмотрел на него.
   – Это не выход. Уверен, у Яраата где-то припрятан неплохой запасец артефактов, многие из которых способны указывать сокрытое. Он найдёт тебя везде. И знаешь, пожалуй, я даже хочу, чтобы он тебя нашёл, – сказал он негромко.
   – Почему?
   – Потому что тогда я сам его найду. Уже много лет это моё единственное желание, – проговорил Арей.
   Мефодию хотелось спросить почему, но он почувствовал, что делать этого не стоит. Во всяком случае, теперь. Вместо этого он быстро взглянул на ауру Арея и сразу же поспешно отвёл взгляд, ощутив, что слабеет. Ему почудилось, что он заглянул в сосущую бездну. Другие люди, с которыми сталкивался Мефодий, в ярости распространяли красные волны, которыми он – не отдавая себе в том отчёта – лакомился и впитывал их силу. Гневный же Арей становился точно чёрной дырой, в которую проваливались силы тех, кто был рядом.
   – Я ищу Яраата. Яраат ищет тебя. За считанные дни тебе предстоит пройти путь, на который у других уходят годы. Ты должен подготовиться к возможной битве, если хочешь коптить небо и дальше. Когда-то ты уже сумел одолеть Яраата. Вот только теперь затмение не поможет… Маловероятно, что оно случится именно в ту минуту, когда вы скрестите клинки. К тренировкам приступаем завтра. Эх, знать бы, что хоть в ближайшую неделю тебе ничего не угрожает. Тогда, возможно, я нашёл бы способ, как тебя обезопасить! – подытожил Арей.
   Аида Плаховна искоса взглянула на Арея и, перевернув глиняный жбан, поймала на язык последнюю каплю.
   – Ну всё! Сёстры, в Москву! Их штербе! – икнула она, роняя косу.
   Мефодий бросился поднимать её.
   – Не трожь мой рабочий инструмент, штафирка!.. Он нужен родине! Ну, Мефодий, ну Буслаев! Ничего не боится! Я тебя… ик… уважаю! Если мне выпадет жребий расчехлить косу для тебя, обещаю, это будет… ик… быстро… Как прививка! Слово м… менагера! Ну-с, до скорой встречи! – проблеяла Мамзелькина.
   Она, пошатываясь, шагнула к дверям. Её приоткрытый старый рюкзак смотрел тёмной бездной. Мефодию стало жутко. Он понял в один миг, что легко может скрыться там, в её рюкзаке, несмотря на всю свою магическую мощь.
   Арей нагнал Смерть и опустил руку на плечо:
   – Эй, Аида, что это за намёки? Если ты что-то знаешь, признавайся!
   Аида Плаховна остановилась и подмигнула:
   – Люблю я вас всех! Дорогие, можно сказать, люди. Хотите секрет? В сегодняшнем списочке Мефодия нету! Так что до полуночи малютка может не дрожать. Ну а там новый день…
   – Значит, до полуночи всё нормально? А завтра, послезавтра? – быстро спросил Арей.
   «Менагер некроотдела» замотала головой и преисполнилась административного рвения.
   – Не могу, роднуля! Это… ик… тайна! У нас с этим строго. Прямо шок и трепет! Низзя!
   Арей недоверчиво прищурился:
   – Аида! Не томи! Кто тебя просит? Я прошу!
   – Говорят тебе, тайна! Костьми за тебя лягу, а не могу! Закон… иу… космической гармонии! Весы вселенского правосудия! Никогда! – сказала Мамзелькина и для убедительности стукнула себя кулаком в гулкую грудь.
   – А полбочонка медовухи не разберутся с космической гармонией? Не подмажут весы вселенского правосудия? – с насмешкой осведомился Арей.
   Старушенция укоризненно погрозила ему пальцем:
   – Ах, Ареюшка, циник ты! Над такими вещами глумиться!.. Потому и на маяк попал!
   – Так как насчёт полбочонка? Просто скажи, есть Мефодий в твоих списках на ближайшую неделю или нет? – напирал Арей.
   – Низзя! Хоть убей – не могу! – заявила старуха и, достигнув высшего градуса праведного негодования, без перехода добавила: – Бочонок! И чтобы до краёв! И то только для тебя! Ежели кто пронюхает – по черепушке меня не погладят.
   – Ах, Аида, Аида! Для себя берёг! Ну так и быть! – усмехнулся Арей и произнёс заклинание перемещения. Посреди его кабинета возник трёхвёдерный бочонок с медовухой. Мамзелькина придирчиво оглядела бочонок, надо думать, на предмет скрытой магии и щёлкнула пальцами. Её рюкзак раздулся, как жерло вулкана, и легко проглотил бочонок.
   Разобравшись с бочонком, Аида Плаховна достала пергамент, заляпанный высохшей бурой кровью. Её палец заскользил по строчкам.
   – Вот они, родимые, клиентики мои! Буратинкин… Бурёнкин… Буркин… Бурченко… Бускин… Бусленко… Буслаев… О, знакомая фамилия! Где-то такую я уже встречала! Ну-ка посмотрим инициалы: «М.И.» – Мефодий Игоревич! Вот так так!
   Мефодий замер. Тело стало вдруг ватным. «Всё, конец!» – подумал он.
   – Ну-ка дай взглянуть! – вдруг потребовал Арей.
   Аида Плаховна захихикала и быстро спрятала пергамент.
   – Не положено посторонним! Нету такого права!
   – Аидка! Не шути со мной! – рявкнул Арей.
   – Да шучу я, шучу! Должны же у меня быть мелкие моральные радости? Нету его тут! Значится, в ближайшую неделю жив будет твой пацанчик. Дальше списки не утверждались, так что ничего не обещаю! – заявила Мамзелькина.
   – Очень мило с вашей стороны. Спасибо, – буркнул Мефодий.
   – Спасибо не булькает! – веско сказала старушенция и, оправдываясь, добавила: – Это только дураки думают, что я кого попало кошу. У меня все… ик… строго. По списочку аккуратненько выкосить, без пыли и шума, а опосля свету и мраку извещения разнести. Чтобы каждый, значить, добрался, куда кому положено. Ежели чего узнаю – само собой, свистну, да только потом всё равно выкошу. Работа такая! Ясно? – почти трезвым голосом сказала Аида и вышла, задев косой за притолоку.
   Приёмная дома № 13 на Большой Дмитровке опустела.
   – Ты ей понравился. Уж я-то понимаю! Смотри, даже тайну тебе разгласила! – со знанием дела заявила Улита.
   – Отстань! – огрызнулся Мефодий.
   Внезапно Арей расхохотался. Мефодий впервые увидел на его суровом, точно высеченном из дерева лице почти человеческое выражение.
   – Вот старуха! Развела нас, как детей! – выговорил Арей сквозь смех.
   – Как развела?
   – Да так развела! Она и пришла, чтобы бочонок выцыганить. Пронюхала, что Яраат бежал, а Мефодий у нас, и притопала за медовухой. Знала, что заключит с нами сделку! Ушлая бабка, всё просчитала! За то и люблю!
   Мефодий щелчком сбил со стола Арея отломившийся кусок сургуча. Он вполне уже взял себя в руки.
   – Сегодня занятия будут? Магия там, артефактология? Рубка на мечах? Всякие чуки-пуки? – спросил он.
   Арей проницательно посмотрел на него:
   – Завтра. Сегодня с тебя хватит комиссионеров с Мамзелькиной. Так что ступай в «Кладезь премудрости», оглядись там, попроси, чтобы тебе отвели комнату. Тебе надо выспаться.
   – А здесь я не смогу остаться жить? Тут же полно места, – сказал Мефодий.
   Арей покачал головой:
   – Не думаю, что это самая хорошая идея. Когда-нибудь ты поймёшь почему. От резиденций мрака лучше держаться подальше, даже если ты связал с мраком свою жизнь. А теперь ступай! Хотя… погоди! Возможно, у меня возникнет необходимость связаться с тобой. Улита, дай ему книгу!
   – Какую?
   – Ты знаешь какую. Книгу Хамелеонов.
   Улита куда-то сбегала и вернулась с затрёпанной книжечкой, на обложке которой значилось: «Г. Канелюк. Ремонт бытовой техники в домашних условиях». Меф пролистал её. Внутри были схемы и таблицы.
   – Обязательно почитаю. Обожаю получать новые знания, – скрывая разочарование, вежливо сказал Мефодий.
   – Эту книгу не надо читать, – спокойно произнёс Арей. – И уж тем более ничего не значат названия на обложке. Каждый день они будут разные, так что не слишком удивляйся. Запомни одно: тебе нужна тридцать первая страница – тринадцатая строчка сверху. Открывай её время от времени. В случае, если будет что-то срочное, книга сама даст тебе знать. Если надолго идёшь куда-то – всегда бери эту книгу с собой.
   – Зачем? – спросил Мефодий.
   – Видишь ли, – сказал Арей, – я далеко не всегда буду находиться с тобой рядом. И порой мне нужно будет с тобой срочно связаться. Сотовые телефоны не тот класс. Зудильники магов – неплохое средство, но их слишком легко прослушать нашим врагам. Значит, придётся обратиться к помощи этой книги. Она уникальна хотя бы тем, что никто, кроме тебя, меня и Улиты, не знает, в чём её секрет. А теперь открой тридцать первую страницу и прочитай тринадцатую строчку.
   Мефодий нашёл тридцать первую страницу и отсчитал тринадцать строчек сверху.
   – «После завершения операции отжима дверца должна открыться автоматически через две минуты…» – вслух прочитал Мефодий.
   – Фи, синьор помидор! Кто же читает этим зрением? Так можно невесть что начитать! Глубоким! – поморщился Арей.
   – Я не умею глубоким! – сказал Мефодий.
   – Старайся! – сухо произнёс Арей.
   – Внимательнее смотри… Не моргай! Подожди, пока не выступят слёзы. Вот так! А теперь моргни! – подсказывая, зашептала Улита.
   Мефодий моргнул. Внезапно буквы дрогнули, расплылись и…
   – «Новых сообщений нет», – прочитал он.
   – Вот именно! – сказал Арей. – Пока нет, потому что мне нечего тебе сообщить! Пока нечего. Но сообщения будут – это я тебе обещаю.