Глава 4. Гарпий Здуфс.

Огонь в камине, недавно разведенный Даф, выцвел и съежился. Одновременно на лестнице, срезанная верхней ступенькой, появилась чья-то голова. По мере того как ноги шли по ступенькам, голова поднималась все выше и уже добралась до нормального человеческого роста, а верхняя ступенька, ставшая своего рода рамой для этой импровизированной картины, между тем показывала, что пришелец не появился еще и до пояса.
Должно быть, гость и рассчитывал на этот эффект, потому что поднимался все медленнее. Когда же, наконец, он предстал перед всеми целиком, Мефодий ощутил суеверный ужас, и не только он. Даже Депресняк и тот издал низкий горловой звук, прижавшись к полу, точно затем, чтобы защитить уязвимый живот.
Тело гостя, облаченное в сюртук зеленоватой ткани, было тонким, как трость, голова же — лысой и круглой, как се набалдашник. Одни только уши — непропорционально большие и торчащие — нарушали идеальную геометрию головы. Глаза — круглые и злые, как у совы — смотрели не мигая.
Ноги начинались внезапно, точно не крепились к тазу, а были прямым продолжением туловища, как хвост змеи. Руки, невообразимо длинные и тонкие, заставляли вспомнить бамбуковые удилища. От сюртука, рук и шеи неизвестного сильно пахло одеколоном, к которому примешивался иной, затхлый, запах.
— Замечательный вечер, господа! Рад, что все вы здесь и никто не улизнул. Я Гарпий Здуфс... — представился незнакомец голосом холодным, как рука трупа, и тотчас его круглые глаза заметались от одного ученика к другому, пытаясь поймать хотя бы малейшую улыбку.
Улыбок не было. Хоть имя и было на редкость нелепым, засмеялся бы только самоубийца. В жутких глазах Гарпия Здуфса тлели те грозные угольки, которые легко могли разгореться в истеричное пламя, сжигающее все живое.
— Не слышу приветствий! Догадываетесь, кто я? — повторил Гарпий Здуфс и ухмыльнулся.
Зная, что у педагогов бывают свои милые причуды, все немедленно с подозрением уставились на его глазные зубы.
— Я новый начальник канцелярии русского отдела и опекун Мефодия Буслаева. Я буду с тобой до твоего совершеннолетия, мой милый трупик. Я сделаю из тебя отпетого разложенца! Мой мудрый хозяин Лигул будет доволен! — продолжал Гарпий Здуфс, безошибочно находя среди стоящих перед ним подростков Мефа.
Буслаев поежился.
Тем временем Гарпий подошел к Даф и, посмотрев на нее взглядом, от которого могло бы скиснуть молоко, ущипнул ее за щеку.
— А ты, конечно же, Даф, светлый страж, перебежавший к мраку? И как тебе мрак?.. Видок у тебя дохлый! Забегаешь вперед, а?
Даф опустила глаза и отвернулась. Ей ужасно захотелось достать флейту и испытать на Гарпии Здуфсе пару боевых маголодий. Депресняк, прижав уши, издал угрожающий звук и стал готовиться к прыжку.
— А это что за пародия? Твой кот, не так ли? В Тартаре на моем письменном столе есть подставка для перьев, сделанная из черепа одного такого уродца!.. Всякий раз, когда я вставляю перо ему в глазницу, я вспоминаю, как убива... Ах ты, маленькая мерзость!..
Депресняк, точно тугая пружина, взвился в воздух и попытался вцепиться когтями в лицо Здуфса. Однако тот успел отстраниться, и когти кота, вместо лица, располосовали ему сюртук на уровне груди. С ногтя указательного пальца правой руки Гарпия Здуфса сорвалась фиолетовая молния. Депресняк был мгновенно отброшен, ударился о стену и растянулся на полу. Он пытался встать, однако лапы у него разъезжались.
— Вот живучая тварь! Придется добить! — с удивлением сказал Гарпий Здуфс, поднимая палец.
Не успела Даф повиснуть у него на руке, как между Депресняком и Здуфсом вырос Мефодий. Ноготь Здуфса смотрел ему точно в грудь. Теперь, чтобы попасть в кота, молнии надо было пройти сквозь Буслаева.
Гарпий Здуфс сделал ногой движение, точно загребал пыль. Казалось, зрачок исчез совсем — и тлеет лишь красная искра.
— Прочь с дороги! Вон! — приказал опекун, нетерпеливо отмахнувшись рукой.
Мефодий заметил, что ногти на правой руке у него ухоженные и очень длинные. Такой рукой невозможно было крепко сжать рукоять меча или кинжала — ногти впились бы в ладонь.
— Нет, — сказал Мефодий.
— Бунт? — прошипел Здуфс. — Возможно, ты и наделен некоторыми качествами, выгодно отличающими тебя от остальных бездарей, но запомни; я твой опекун, а не ты мой! И пока опекун я, я могу уничтожить тебя так же просто, как этого кота. Смотри!
Бесконечно длинная рука Здуфса вытянулась вперед. Готовый отразить молнию Мефодий смотрел на указательный палец, однако на сей раз опекун обошелся без молнии. Вместо этого он сделал быстрое зигзагообразное движение мизинцем. Сверлящая боль сжала и скрутила желудок Мефодия так, словно его прокололи насквозь раскаленной иглой. Он был ослеплен, раздавлен болью. Весь мир исчез, и осталась лишь боль В желудке, который, казалось, набили горячими углями. Он не мог дышать, не мог думать.
Скорчившись, Мефодий упал на колени и перекатился на бок. Если бы он мог, он грыз бы зубами пол, чтобы не кричать.
— Цо-цо-цо! Больно? Знаю, что больно! — с наслаждением садиста просюсюкал Гарпий Здуфс, продолжая вычерчивать мизинцем.
Все новые и новые волны боли накатывали, швыряя Мефодия на пол при малейшей попытке подняться или хотя бы изменить положение тела.
— Хватит! — закричала Даф, пытаясь выдернуть из рюкзачка застрявшую флейту. — Перестаньте!
Здуфс опустил руку. Боль отхлынула так же внезапно, как и пришла. Покрытый липким, точно холодный бульон, потом, Мефодий продолжал лежать на полу. Он просто дышал. Это было такое счастье — просто дышать и жить.
Даф бросилась к нему. Коснулась его руки.
— Спасибо за Депресняка! — шепнула она.
Ее лучистые глаза подарили Мефодию такую радость, что он подумал вдруг: за боль ему заплатили как минимум втрое.
Гарпий Здуфс схватил Даф за руку и оттащил в сторону.
— Отойди от него, светлая! Прочь! А ты, Буслаев, запомни! Это была только демонстрация силы! В любое мгновение я могу остановить твое сердце, лишить тебя зрения или заморозить мозг! Ты в моей власти, равно как и все они! — услышал Мефодий булькающий голос Здуфса.
— Когда я стану повелителем мрака, я тебя уничтожу! — с усилием выговорил Меф, почти уверенный, что сейчас последует новая боль.
Однако Гарпий Здуфс лишь хмыкнул в ответ на угрозу.
— Очень сомневаюсь! Если ты станешь настоящим повелителем мрака, ты будешь мне благодарен. Уж поверь. Кроме того, мрак никогда не сделает своим повелителем того, кто не стал его кровью и плотью полностью, — заметил он и перешел к Чимоданову.
Из-за ноги Петруччо пугливо выглядывал Зудука, опасавшийся разделить судьбу Депресняка. Пристально посмотрев на Чимоданова и мельком на Зудуку, Гарпий Здуфс молча проследовал дальше. Точно также, между делом, он оглядел Евгешу и ненадолго задержался рядом с Натой. Их взгляды встретились. Лукавая Ната немедленно заулыбалась, стала поправлять волосы, смущаться и даже, как бы ненароком, коснулась его рукава.
Однако тусклое лицо Гарпия Здуфса осталось таким же тусклым, как и было. Он отвернулся и, видно, сделав для себя какие-то выводы, направился к Улите.
— Секретарша Арея? Ведьма Улита, не так ли? — спросил он вкрадчиво.
— Ну, — отвечала та, демонстративно глядя в сторону.
— Надо полагать, говоря "ну", ты имела в виду "да"? Лигул просил присмотреть за тобой особо.
Улита сделала реверанс.
— Очень мило со стороны горбунка. Мерси! И без того серое лицо Гарпия стало пепельным. Губы задрожали.
— Молчать!.. Как ты смеешь так говорить о начальнике Канцелярии мрака!.. Всё, дрянь! Твое лучшее время закончилось! Никаких ночных походов в город, никаких вылазок, никаких личных встреч, никакой романтики! Ты будешь находиться в резиденции круглосуточно, под моим личным надзором! Отныне мир ограничится для тебя этими четырьмя стенами! Вместе с патентом начальника отдела я получил полную власть над твоими жизнью и смертью! Так-то, малютка, лишенная эйдоса! Один прокол — и ты отправляешься прямиком в Тартар. Тебе все ясно?
Улита молчала.
— Не слышу! Я спросил: все ли тебе ясно? — грозно повторил Здуфс.
Ведьма, сделав усилие, кивнула. Щека у нее была меловой. Мефодий ощутил, что Улита натянута как тетива.
— НЕ СЛЫШУ! — рявкнул Гарпий голосом, от которого содрогнулись стены.
— Да, — сглотнув, ответила Улита.
— Отлично!.. Рад, что твои уши пока не забиты землей. На остальных учеников все сказанное тоже распространяется! Для вас началось новое время, мои трупики! Мрак — это вам не дом отдыха! Работа, работа и еще раз работа! Арей позволял вам бездельничать — я не позволю! Семь кровавых потов сгоню, но сделаю из вас достойных слуг мрака! И не пытайтесь сбежать, трупики! Наказание за все проступки одно!
Гарпий Здуфс чиркнул ногтем большого пальца по шее, ухмыльнулся и без малейшего усилия, точно уходящий в масло гвоздь, провалился под пол.
Долго никто ничего не говорил. Да и говорить в общем было не о чем. С Гарпием Здуфсом все и так было ясно. Без слов.
— Почему он несколько раз назвал нас трупиками? — спросил наконец Мефодий.
Боль окончательно ушла. Он мог уже сидеть. К нему подполз Депресняк, которому досталось ничуть не меньше, и благодарно ткнулся носом в его ногу. Выражения симпатии у этого неправильного кота порой напоминали собачьи.
— А, это... Я думала, ты сам понял. Это же так очевидно, — сказала Даф.
— В смысле?
— Здуфс из оживленцев. Я слышала о таких. Если страж мрака был заколот мечом-артефактом без отсечения головы, его можно оживить в течение суток... Такие стражи будут отличаться повышенной злобностью и особым замогильным чувством юмора, — пояснила Даф.
— Так вот почему он не поддался моей магии! — воскликнула Ната.
— А ты пыталась на него воздействовать?
— Само собой. Отличная десятисекундная пляска лица. Любой старый сухарь превратился бы у меня в пышущий жаром пончик! — самодовольно сказала Ната.
— Только не оживленец! Оживленцы не подвержены стрелам амура, — заверила ее Даф.
— То-то и оно, что оживленец! Еще и одеколоном поливается! Мерзость какая! А, Мошкин, что скажешь? Ты же ближе всех к нему стоял! Какие твои впечатления? — поинтересовалась Вихрова.
Осторожный Евгеша поморщился, но промолчал. Вместо этого он показал на свои уши, а за тем на пол, под которым скрылся Гарпий Здуфс. Сообразив, что он имеет в виду, Даф кончиком флейты начертила на стене руну против подслушивания.
— И что мы теперь будем делать? — спросила она, убедившись, что контуры руны вспыхнули.
Мефодий только собирался с мыслями, а Ната его уже опередила.
— Скажу лучше, чего я делать не собираюсь! Я не собираюсь терпеть присутствие Гарпия Здуфса! Или он, или я, я, я! — заявила она, уже самим повторением последней буквы алфавита подчеркивая, что она выбирает.
— С тобой все ясно, Вихрова. А ты, Мошкин? Теперь-то ты можешь рот открыть? — поинтересовался Чимоданов.
— Вы знаете, мне показалось, Гарпий Здуфс очень добрый... — мягко улыбаясь, сказал Евгеша.
— ЧТО?
— Добрый, как японская сказка, где оборотень всех зарезал и съел, а потом пошел на берег моря, а там с него содрали кожу и утопили, — робко моргая, продолжил Мошкин.
— И что, никто не ожил? Ну из тех, кого он съел? — с любопытством спросил Мефодий.
— Никто. Говорят тебе, это японская сказка, — повторил Евгеша.
— Подчеркиваю! — сказал Петруччо, отчаявшись постичь, что Мошкин имел в виду и какое отношение это имеет к Здуфсу. — Я не какой-нибудь там ЧЕмоданов, на которого можно кричать! Я тот ЧИмоданов, который сам кричит! Очень скоро этот опекун поймет, что родился в тухлый день, в неправильный час и в ошибочную минуту! Хвастающийся Чимоданов напомнил Мефу Зудуку, который, точно опереточный злодей, с тем же самым выражением воздел лицо к потолку и потряс мягкими ручками. Это лишний раз доказало, что, как ни крути, изготовление гомункулов, детей и литературных героев возможно только по собственному образу и подобию.

* * *

Наутро все стояли в кабинете Арея. Собственно, теперь он уже не напоминал кабинет Арея. Стол с мраморной жабой-пепельницей, изрубленное кресло, деревянный щит для метания кинжалов; высокий некрашеный полустул-полулесенка о двух ступенях, на который мечник мрака любил порой закидывать ноги — все те предметы, что дышали Ареем и напоминали о нем, исчезли без следа. Теперь это был кабинет Гарпия Здуфса. Обставленный согласно его личным представлениям о функциональности и порядке.
Помещение напоминало гигантскую картотеку. Множество одинаковых металлических шкафов с каталожными ящиками. Ящики не имели ровным счетом никаких обозначений — должно быть, Гарпий Здуфс и так отлично ориентировался в своем каталоге. Мягкий ковер цвета слежавшейся пыли скрадывал звуки, делая шаги бесшумными. Стол заменяла высокая конторка, единственным украшением которой было торчащее в чернильнице перо. Рядом с конторкой на деревянной подставке стоял аквариум, в котором плавала одна-единственная длинная и тощая рыба, похожая на электрического угря. Кое-где сквозь треснувшую рыбью кожу проглядывал скелет. Наверное, рыба умерла и вновь была оживлена. Три новых портрета горбуна Лигула и еще два портрета неведомых одутловатых субъектов во фраках и с орденами украшали стены.
Все было чинно, очень казенно и одновременно совсем никак. Даф с любопытством оглядывала кабинет. Как истинная дочь света, окончившая, хотя и без блеска, школу в Эдеме, она верила, что в каждом, даже самом скверном, существе тлеет хотя бы одна искра добра. Главное — найти ее и не позволить погаснуть. Вот и сейчас она пыталась увидеть хоть что-то, что могло дать ключик к внутреннему миру Гарпия Здуфса, но ничего, совсем ничего не находила... Либо у Гарпия Здуфса не существовало внеслужебного внутреннего мира, либо он запрятал его так глубоко, что совершенно невозможно было до него достучаться. Первое, впрочем, казалось Даф более вероятным.
"Ну что тут скажешь... Оживленец!" — подумала она удрученно.
Вокруг Гарпия Здуфса, наушничая, уже вертелось с десяток комиссионеров, и это при том, что день был неприемный. Среди них мелькала и подобострастная, гнущаяся во все стороны мордочка Тухломона. Если приглядеться, можно было обнаружить на ней хорошо затаенное ехидство по отношению к другим комиссионерам. Скорее всего умный Тухломон уже подстраховался и за столбил себе положение заранее.
Кроме того, в углу хилыми рыболовными поплавочками маячила и парочка суккубов, но эти были невеселы, зная, что Здуфс, как оживленец, равнодушен к их чарам.
— Явились? — с хмурым видом приветствовал Гарпий Здуфс учеников.
Он сердито огляделся и щелкнул пальцами. Предусмотрительные комиссионеры мигом сгинули. Суккубы задержались было, как всегда подогреваемые смутными надеждами, но сгинули тоже.
— Поплакались вчера друг другу в жилетки? И что, легче стало? — продолжал Гарпий.
Мефодий с тревогой покосился на Дафну. Неужели Здуфс знает, о чем они говорили? Хотя нет — подслушать он не мог из-за руны. Скорее просто догадывается, что не мог вызвать вчера глубокой любви.
Тонкие потрескавшиеся губы оживленца скривила усмешка.
— Дружба между учениками мрака — явление предосудительное. Отныне вы будете делиться секретами только со мной! Причем не своими секретами, а чужими. Ваши же секреты, не сомневаюсь, сообщат мне ваши друзья! Так будет гораздо интереснее.
— А больше вам ничего не надо? — спросила Даф.
Здуфс одобрительно посмотрел на нее. У оживленцев хотя и прекрасный слух, однако иронию они понимают плоховато.
— Конечно, надо! Мы назначим шпионящие пары! Время от времени они будут меняться, но пока так: Даф станет наблюдать за Чимодановым. Чимоданов — за Даф. Мошкин с Мефодием — друг за другом. Ната и Улита — тоже друг за другом. (Вы ведь обе не слишком ладите, не правда ли?) Отныне каждый вечер вы будете являться ко мне с докладом. По десять минут на каждого. Я жду от вас отчет.
- Отчет?
— Именно. Самый подробный. Меня интересует все. Кто, что, куда, что сделал, чего не сделал для мрака. Кого любит, кого ненавидит. Как относится ко мне, к Лигулу, к Арею... Малейшие, самые незначительные нюансы. ПОВТОРЯЮ: ВСЕ! — хладнокровно заявил Здуфс.
У Мефодия мелькнула мысль, что все это полный бред и никто ничего не будет рассказывать отвратительному Здуфсу или станет врать, но тотчас понял, что не все так просто. Беседы Здуфса с каждым будут происходить один на один. Поначалу искренности, конечно, не будет, так как все прекрасно понимают, что Здуфс им враг. Однако слушающий внимательно Гарпий будет задавать наводящие вопросы, вцепляться в мельчайшую, случайно сорвавшуюся с языка подробность. Затем он передаст ее другому, необходимым образом приукрасив. Оскорбленный ученик, подозревая, что товарищ его выдал, задетый за живое, станет отвечать ударом на удар, чужим секретом на свой секрет, и вновь Здуфс, как заботливая пчелка, донесет яд до адресата.
С каждым разом язва взаимного недоверия будет все глубже. Через непродолжительное время — а ведь шпионящие пары станут меняться, не так ли? — все будут тихо ненавидеть друг друга. Атмосфера в русском отделе мрака на Большой Дмитровке, 13 станет удушающей. Доверие исчезнет, и Гарпий Здуфс получит именно ту команду ученичков — моральных тухлячков, которой, вне всякого сомнения, будут довольны и он, и горбун Лигул. Именно так, с помощью мерзких и очень простых уловок, мрак и создает новые кадры.
— Кажется, кто-то хочет возразить? Ну-с! Я открыт для дискуссии! — поощрил Гарпий Здуфс, покачивая в воздухе острым блестящим ногтем.
Все молчали. Здуфс ухмыльнулся.
— Кстати, про вашего любимого Арея... Не хотите послушать подробности? — продолжал он с наслаждением садиста. — Нижний Тартар пренеприятное место. Днем там жарко, как на солнце, ночью — холод, от которого у любого лопухоида, окажись он там, глаза покрылись бы льдом. Рядом с тюрьмой течет река лавы, довольно живописная, но, боюсь, Арей не сможет наслаждаться ее видом. В его камере нет окон, да и сама камера всего три шага в ширину и четыре в длину... Он сидит там в тесноте. Стены так толсты, что снаружи не доносится ни единого звука. Никаких контактов, даже со стражей. Ни клочка бумаги, ни ручки, ни книги! Полное сосущее одиночество!
— Мерзость какая... — пробормотал Мефодий.
— Не мерзость, а неотвратимость правосудия-с! Мы предусмотрели все, чтобы он не отвлекался от раскаянья. Интересно, как он сумеет упражняться с мечом, учитывая, что у него нет даже палки? Хи-хи! Правда, он умудрился достать краски, кисть и вздумал было рисовать на стенах! Лица, лица, лица... Жена, дочь, Улита и множество других, незнакомых. Все они возникли буквально за одну ночь, а утром он уже говорил с ними, как с живыми. Кто бы мог ожидать, что наш друг окажется таким сентиментальным? Стража, разумеется, немедленно доложила обо всем Лигулу. Тот распорядился отнять у Арея кисть и краски, стереть все и впредь запретить ему рисовать.
— И Арей отдал кисть? — спросил Мефодий, ощущая, как в нем закипает ярость.
— Как миленький, — небрежно заверил его Гарпий Здуфс.
— Что-то с трудом в это верится.
— Да уж поверь! Кисти и краски у него отняли. Были приняты меры, чтобы впредь ничего подобного у Арея оказаться не могло. Лигул умеет лишать своих врагов малейших удовольствий, — сказал Гарпий.
— А потери среди стражников?
— На эту графу отчета я не смотрел, — с увертливостью дипломата ответил опекун.
— И правильно сделал, что не смотрел! Ведь кисть в его руках опаснее, чем твои поганые когти! — вдруг сипло вполголоса сказала Улита.
Она давно уже, бледнея, слушала, как Гарпий Здуфс издевается над Ареем, и только ноздри ее расширялись.
— ЧТО ТЫ СКАЗАЛА, ВЕДЬМА? — переспросил Здуфс, медленно, но необратимо накаляясь. Химическая реакция гнева была запущена в этом несвежем организме.
— Что слышали! Я сказала, что одной кистью Арей сделает больше, чем страж-оживленец своими грибковыми ногтями! — выпалила Улита.
Глаза Гарпия Здуфса побелели. Зрачки почти исчезли. Запахло серой и неожиданно приятной, щекочущей ноздри стерильностью. Так пахнет потрескавшаяся пластмасса старых разогревшихся фильмоскопов.
— Да понимаешь ли ты, девчонка, лишенная эйдоса, что сейчас подписала себе смертный приговор? — прошипел он.
Вместо ответа Улита сделала выпад. Она была настоящей ученицей Арея — тренированной и непредсказуемой. Длинная шпага, которой она недавно обзавелась взамен рапиры, сломанной в схватке с Кводноном, материализовалась в ее руке уже после начала выпада и вошла Здуфсу прямо в сердце.
Ната закричала. Мошкин отшатнулся. Дафна закрыла лицо рукой. Она была напугана не столько тем, что на ее глазах пронзили стража, сколько выражением торжества на лице у Мефодия.
Гарпий Здуфс пошатнулся, повернулся на пятках, будто собирался рухнуть и... внезапно перестав притворяться, пакостно ухмыльнулся. Он сделал быстрое движение ногтем, и Улита была от брошена на ближайший шкаф каталога.
— Скверная шпажонка! Не артефакт, не так ли? Максимум лезвие заговорено колдуном-самоучкой! Для комиссионера, пожалуй, хватило было, точно, но не для меня! Тебе конец, ведьма! Хотя я и не вампир, твое полнокровное тело обещает мне немало сил, — сказал Здуфс.
Он приблизился и медленно стал поднимать руку. Улита, оглушенная ударом, беспомощно смотрела на блестящие ногти, которые должны были выпить ее жизнь.
— Не трогай ее! — крикнул Буслаев.
— Молчи, наследник мрака, пока я не решил, что вы заодно! — рявкнул Здуфс.
Внезапно он распрямился и нелепо взмахнул руками, точно пытаясь сбросить что-то. С плеча Дафны на спину Здуфса молнией прыгнул Депресняк и сосредоточенно стал драть ее когтями. Морду он при этом отворачивал в сторону: сражаясь с Гарпием, он одновременно им брезговал.
— А ну прочь оттуда, мелкая дрянь! Твоей хозяйке же хуже будет! — взвизгнул Здуфс.
Не тратя времени на Депресняка, с которым он надеялся расправиться позднее, Гарпий атаковал Дафну, которая тянулась уже к флейте. Молния, оторвавшаяся от его ногтя, испепелила рюкзак Дафны, опалила ей руку и отбросила флейту далеко в сторону. Дафна вскрикнула от боли.
Гнев и ярость заполнили все существо Мефодия. Они были так сильны, что он с трудом воспринимал реальность. Он лишь ощутил, как в руке у него сам собой возник меч. Никогда прежде материализации не удавались ему с таким блеском. Ему даже не пришлось сгущать образ и произносить формулу власти, необходимую для вызова. Видно, в данный момент клинку и так было понятно, что власть у Мефодия есть.
— Сдохни еще раз! — услышал он собственный крик.
Прежде чем ноготь Здуфса, точно штопор, опустился сверху вниз, приканчивая Даф, сбоку на него ринулся Мефодий. Лезвие меча описало в воздухе широкую дугу, однако цели не достигло. Гарпий провернулся на пятках, уклонился от удара и чиркнул по воздуху ногтем. На запястье у Мефодия появилась длинная красная полоса. Кисть разжалась, и меч Древнира, разочарованно зазвенев, упал на пол.
— Хорошенькое наследство оставил мне Арей! Наследник мрака ведет себя, как сентиментальный влюбленный болван! Теперь я, пожалуй, убью светлую после ведьмы! — выдыхая пары ртути, процедил Гарпий.
Без предупреждения отпрыгнув назад, он ударился спиной о стену, надеясь раздавить или сбросить с себя Депресняка. Однако умный кот, вовремя спрыгнув, зигзагом нырнул под ближайший стеллаж. Молния, посланная Здуфсом вдогонку, лишь опалила пол.
Отложив расправу с котом, Гарпий шагнул к Улите и вскинул руку. Все ждали удара, однако роковой молнии не последовало. Немало удивленный, Здуфс тупо уставился на свою руку. Теперь она больше напоминала ледяной молот. Пальцы, ладонь, кисть — все оказалось в центре застывшего шара. Там же, во льду, хладнокровно свернулся в кольцо мертвый угорь.
От гнева Здуфс раздулся, как мертвец, и распространял удушающие запахи. Сюртук его загорелся от внутреннего жара и чадил. Кожа желтела и сворачивалась, как горелая бумага. Однако лед, сковавший ему руку, упорно не таял. Капли воды, отрывающиеся от него, немедленно возвращались обратно и вновь застывали.
Евгеша Мошкин, растерянно хлопая глазами, смотрел на опустевший аквариум.
— Мне крайне неловко. Надеюсь, я не очень обеспокоил вашу рыбку? — спросил он у Гарпия Здуфса.
Вместо ответа Здуфс взревел и кинулся к Мошкину, пытаясь проломить ему голову ледяным молотом. Евгеша испуганно застыл, неумело заслоняя голову руками, Зудука своевременно спрыгнул со стула под ноги Гарпию. Оживленец споткнулся и упал. Страж еще не вскочил, а Даф уже метнулась к стеллажам и подняла флейту. На полпути Здуфса настигла сдвоенная боевая маголодия. Мефодий, схватив меч левой рукой, плашмя опустил его на голову Гарпия. Послышался удар, какой бывает при столкновении двух бильярдных шаров. Гарпий закатил глаза и блаженно вытянулся на полу.
Улита присела рядом, разглядывая его.
— Часа четыре форы у нас есть. За это время наш оживленец полностью восстановится. Разумеется, если мы не отрубим ему голову и не возьмем ее с собой как сувенир, — со знанием дела сказала она.
Мефодий, чей гнев сразу остыл, сделав немалое усилие, отвел руку с мечом. Клинок в возбуждении дрожал. Ему не терпелось нанести завершающий удар. Сталь разочарованно зазвенела, поняв, что хозяин не собирается добивать лежачего.
Зудука, встряхнувшись, встал и заковылял к стеллажам. По очереди открывая ящики, он вываливал их содержимое на пол. Из ящиков дождем сыпались закладные пергаменты. Расправившись с последним ящиком, монстр извлек коробок спичек и принялся старательно чиркать. Спички ломались. Зудука злился, что у него не получается на горе всем буржуям раздуть мировой пожар.
— Как ты догадался про лед? — с восхищением спросила Дафна у Мошкина.
Тот, оставаясь в своем репертуаре, посмотрел на нее взглядом скромного гения.
— Мне показалось, что вся магия у него в ногтях. А тут еще аквариум попался на глаза... Ну а дальше — дело техники... Чистейшей воды импровизация.
— Умница! Одобрям-с! — поощрила Мошкина Ната. — Отныне Гарпия Здуфса можно смело переименовать в Гарпия Сдохса!
— Гарпий Сдохс... Хм... Прямо Тиби-Сдохс какой-то. Так когда-то называли школу волшебства на Буяне темные маги, — меланхолично отметила Улита.
Она только что встала и теперь, до предела по вернув голову, озабоченно пыталась заглянуть себе за спину.
— Синяк будет. Даже два. Про открытые платья пока можно забыть... — прощебетала она.
— А зачем тебе открытые?
— Как зачем? А для самовыражения? А Эссиорха дразнить? — искренно возмутилась Улита.
— Открытыми платьями?
— Ну в том числе... Дай я ему волю, он одел бы меня в противогаз и в латы. А сверху лат в кружевное платьице.
— А в платьице-то зачем? — заинтересовалась Ната.
— Да так, для порядка... И не видно ничего и бантики на месте. Ну уж нетушки! Он, конечно, помешанный, но мне бы хотелось изменить характер его помешательства. Пускай с мотоциклов переключается на меня, или я так не играю, как говорил великий Карлсон-у-которого-была-крыша... — категорично заявила Улита.
У Зудуки наконец загорелась спичка. На ковре пергаментов, покрывавших пол кабинета Гарпия Здуфса, с каждой секундой смелея, заплясал оранжевый огонек. Ругая Зудуку, Чимоданов бросился было тушить, но огонь плясал уже повсюду, грозя охватить немалые архивы русского отдела мрака. Даф, якобы помогая Чимоданову в его пожарной деятельности, поднесла к губам флейту, но все ее старания — а дула она с таким тщанием, что щеки округлялись у нее, как у трубача — привели лишь к тому, что пламя теперь охватило все ящики, в том числе и закрытые, которым огонь прежде никак не грозил.
— Ой... Ошибочка вышла! Похоже, я прогуляла курс пожарной магии, — сказала Дафна.
— Угу. Зато ходила на семинар юных поджигателей, — добавил Мефодий.
Даф заметила в его глазах смех. Вот он — свободный эйдос, вот оно — торжество света над мраком. Пусть и короткое, но все же торжество. Ее охватило вдруг дикое, безумное, распирающее предчувствие любви. Несмотря на дым, на горящие пергаменты, на оглушенного Гарпия Здуфса с обернутой вокруг замерзшей руки вонючей рыбой, молодость и счастье переполнили ее, и только боязнь быть понятой неправильно и присутствие посторонних помешали ей повиснуть у Мефодия на шее.
— Пора смываться! Первый же комиссионер донесет Лигулу. Мы не только взбунтовались, но и уничтожили архивы. Возможно, для заложивших эйдосы это и неплохое известие, но нам этого не простят... — сказала Улита озабоченно.
Покинув кабинет, они наскоро собрались — вещи буквально зашвыривались в рюкзаки, — а затем бегом ринулись к двери. Там их уже ждали. Прислонившись к косяку плечом, в дверях стояла Аида Плаховна Мамзелькина. Трезвая как стеклышко. В лице старушки не было обычной блаженной расхлябанности. Сразу видно — на службе. Рюкзак в стиле а ла бомж приоткрыт. Левая рука на косе. Всего одно движение требовалось ей, чтобы сорвать скрывавший лезвие брезент.
— Добрый день, Аида Плаховна! — приветствовал ее Мефодий.
— Подлизываешься, голубь недобитый? — мрачно осведомилась старуха. — Бежать, значит, надумали? Ну-ну... И далеко разбежались?
— Но откуда вы узнали? — изумленно начала Даф.
— Откуда надобно, оттуда и узнала. Тебе, матушка, доложиться забыла, — Мамзелькина говорила будто добродушно, но ее маленькие глазки с сосредоченным вниманием скользили от одного к другому. Сухая рука держала косу так, будто уже сейчас готова была пустить ее в ход.
Наконец глазки ее остановились на Улите и уже не отпускали ее. Молодой ведьме стало жутко.
— Не хотите ли медовухи? — предложила она. Прежде старушка не отказалась бы, но теперь лишь покачала головой.
— На службе я! Не подлизывайся, пролаза! Не поможет!
Неискренно насвистывая, Улита хотела было прошмыгнуть мимо Мамзелькиной и выскользнуть за дверь, но Аида Плаховна заступила ей дорогу.
— Не так шустро, яблочко мое недозрелое! Дельце у меня. Не знаешь ли, кто тут, к примеру, будет, Улита Алексеевна Максимова, по образованию ведьма, двадцати одного земного года?.. Разнарядочка у меня на нее, ничего не попишешь... — сказала Аида Плаховна, пожалуй, с сожалением.
Улита отшатнулась. Несмотря на все мужество, ноги почти не держали ее.
— Не успела! — сказала она убито.
— Не успела, — подтвердила Мамзелькина, подмигивая.
— Бумага-то на меня только?
— На тебя, родная... Других велено придержать, пока за ними не прибудут из Тартара... — Мамзелькина небрежно и абстрактно кивнула куда-то вниз. — Это ж надо додуматься, родная, начальника отдела мрака шпажкой колоть? Оно-то, может, и не страшно ему, да только не спускают у нас такие вещи.
Ната, Чимоданов и Мошкин пугливо отступили. Рядом с Аидой Плаховной остались лишь Мефодий с Даф и Улита, которая выглядела так, будто ее поезд уже прибыл на конечную станцию.
— Может, все-таки медовухи, а, Аида Плаховна? Работа-то не убежит! — предложил Мефодий.
— Говорят тебе, неук, служба! Вот дело сделаю — тогда и выпить можно. Готовься к отбытию, березка моя подрубленная... Больно не будет! И так уж затянула я! — сказала Мамзелькина. Голос ее стал служебно-стерильным.
Однако наблюдательный Мефодий заметил, что, разговаривая с ним, старушка то и дело скашивает глаза в сторону. Куда это она? Что там справа, на стене? Ага! Групповая фотография бонз мрака на конференции в Тартаре. Двадцать или тридцать внимательных лиц следят за ними! Так вот в чем дело!
Повернувшись к фотографии спиной, он не заметно показал на нее Дафне, а сам, материализовав меч, наотмашь ударил Мамзелькину его рукоятью. Удар только внешне казался грозным. В самом конце Мефодий намеренно задержал его, однако Аида Плаховна опрокинулась с величайшей готовностью.
— Ох убили! — застонала она. — Как есть на смерть убили! Не видят мои глазыньки!
Мгновение спустя Даф короткой маголодией подпалила фотографию со всех четырех концов. На пол осыпался пепел. На стене осталась лишь обугленная рамка.
Мефодий озабоченно склонился над Аидой Плаховной.
— Я вас не того... не больно? — спросил он виновато.
— Сподобился, наконец, голубок! Додумался! И трех часиков не прошло! Я уж ему и подмигиваю, и Улите по сто раз угрожаю, а они все медлят, тормоза трамвайные! Еще бы минута — пришлось бы и впрямь ее чикнуть! — сердито сказала Мамзелькина с пола.
Для насмерть убитой она устроилась довольно неплохо. Подложила себе под черепушку рюкзак, а косу оставила, наконец, в покое и даже от греха подальше незаметно отодвинула в сторону.
— Значится так, косточки мои необглоданные!.. Слушайте и запоминайте! Лигул намеренно назначил Гарпия Здуфса вашим опекуном. У него были на то свои резоны. Единственное, чего он не ожидал, так это того, что вы схлестнетесь с Гарпием так скоро.
— Он догадывался, что мы на него набросимся? — изумилась Дафна.
— Само собой. Лигул, котята мои неутопленные, сам метит стать повелителем мрака. Он знал, что рано или поздно Здуфс доведет вас до бунта бесконечными придирками. По его замыслу. Гарпий должен был уничтожить Улиту, свиту Мефодия и убрать Даф. Мефодий остается один как перст. Тут уже Лигул, вмешавшись, отзывает Гарпия в Тартар. Буслаев же, без друзей и свиты, отданный самым бестолковым учителям, не только не станет повелителем мрака, но и до рядового стража не дотянет но своим возможностям.
— Вот сволота! — сказала Даф и тотчас прикусила себе язычок.
Для выпускницы эдемской школы она позволяла себе слишком крепкие слова. Шмыгалка упала бы в обморок, если только... если допустить, что она сама в душе никогда не произносила чего похлеще.
Мамзелькина перевернулась на бок и не без грации поместила руки под щеку.
— Давно не леживала. Все больше других укладывала. Оно, оказывается, и славно, полежать-то! — поделилась она. — А теперь слушайте! За ваши головы сегодня к вечеру будет назначена награда. Мир лопухоидов не самое подходящее место. Он велик, но в нем не спрячешься. Комиссионеры повсюду. Эдем и Тартар тоже отпадают по ясным причинам. Эдема вы не заслужили, в Тартар же особенно торопиться не стоит! Остается только одно место, где вас не сразу догадаются искать.
— Какое? — спросил Мефодий.
— Лысая Гора. Комиссионеры туда без большой нужды не суются. Эйдосами там не разживешься, да и маги не любят, когда лезут в их дела. К тому же тут еще одна причинушка есть, зачем вам надо на Горку-то Лысую.
Аида Плаховна захихикала. Смех у нее был мелкий, как пересыпающийся горох.
— Если хотите Ареюшку выручить, чтобы он меня, старую, и дальше медовушкой радовал и старость трудовую мою скрашивал, узнайте тайну Лигула! — посоветовала она.
Даф подалась вперед.
— Какую? — нетерпеливо спросила она. Глазки у Аиды Плаховны сразу стали узкие, как две амбразуры, из которых бил жуткий, не земной свет.
— И-и, девочка моя светлая, кто много знал, тот давно уж на косу ко мне прыгнул!.. Да только я и сама о косу свою порезаться не хочу... — запела она со скрытой угрозой.
Даф поспешно отвела взгляд, и старушка немного успокоилась.
— Откуда ж я знаю, что за тайна у Лигула? — заскрипела она уже миролюбивее. — Да только непременно такая должна быть. Уж очень он по чему-то Лысую Гору не любит. Как о Лысой Горе кто заговорит, так и передернется сразу. А ведь ежели разобраться, гробики мои нефасованные, и пострашнее Лысой Горы местечки есть. Говорят, будто в молодости Лигул провел на Лысой Горе несколько лет.
Старушка поправила под головой рюкзак и задумчиво уставилась в потолок.
— Наклонись-ка; Улита, наклонись, сладкая моя! Шепну я тебе кой-чего в румяное ушко! — велела она.
Улита, хотя и без особого рвения, склонилась надлежащей Аидой Плаховной. Мамзелькина шептала долго. То и дело она начинала горячо жестикулировать и даже хватала Улиту за цепочку на шее. Молодая ведьма не переспрашивала, только кивала. Ее лицо светлело, но все же, как показалось Даф, сомнения окончательно не рассеялись.
— Ох, не люблю я этого Подземья!.. Вы уверены, что это прокатит? — сказала она, морщась.
— И, милая, не нам с тобой судить, что прокатит, а что не прокатит. Иной раз канат оборвется, так на волоске человечка вытащишь! Так-то вот! — сурово сказала Аида Плаховна.
Улита не стала спорить. Перед тем, как покинуть резиденцию мрака, она наведалась в кабинет Здуфса и вырезала из рамы уцелевший холст с портретом горбатого карлика Лигула. Холст был скатан и без особых церемоний засунут за голенище высокого сапога.
— Зачем? — спросил Мефодий.
— Как зачем? А родное лицо иметь поблизости? — таинственно отвечала ведьма, и больше никаких объяснений не дала. Нарисованный Лигул, лишенный возможности видеть и слышать что-либо, угрюмо ворочался в сапоге.
Поманив за собой остальных, Улита быстро направилась к выходу. Мефодий, Даф, Мошкин и Ната с Чимодановым торопливо потянулись за ней.
— Э-э... нет, голубчики! Куда? Так не пойдет! — произнесла с пола Мамзелькина.
— А что такое? — не понял Мефодий.
— Как что? Оглушил старушку и рад, Раскольников проклятый? Что ж, мне так и лежать, покуда меня найдут и — хи-хи! — приведут в чувство? Я желаю страдать с комфортом. Ясно тебе, гадик?
— Ясно, Аида Плаховна!
— А раз ясно, то медовушка-то моя где? Не у Арея ли в кабинете? Если уж деградировать, так с музыкой!
— Нет уже у Арея кабинета. Все Здуфс уничтожил... Один бочонок я только припрятала. Там, под лестницей! — с готовностью наябедничала Улита.
— Неужто медовуху вылил, аспид? Не врешь?
— Не вру, бабушка!
— Убивают за такие вещи! Отольются кошке старушечьи слезки! На мою отраду посягнул! — сказала Аида Плаховна с величайшим негодованием.
А внимательные глаза ее уже косили в сторону лестницы. Мамзелькина явно прикидывала, ползти ли ей или дойти ногами и там еще раз лишиться чувств. Мефодий подумал, что не завидует Гарпию Здуфсу, если тот вздумает не вовремя очнуться. Есть вещи, которых не прощают даже милые старушки с сельскохозяйственными орудиями в брезентовых чехлах.