Глава 7. Не очень не Лысая гора.

— Это, кажется, тут! Хотя я не уверена. Если мы на месте, скоро должен быть бетонный забор! — с сомнением в голосе сказала Улита.
— Угу. Будем ждать, — буркнула Даф уныло.
Она уже ни на что не надеялась. Бетонные заборы попадались им в количестве неимоверном, но все, по словам Улиты, были не те.
Морщась, они пробираюсь между гаражами, расположенными недалеко от оживленного проспекта. Пахло так, как может пахнуть только за гаражами, где москвичи находят порой желанное уединение. Под ногами чавкали тряпки и мокрые газеты. То и дело путь преграждали доски, рамы и двери, припрятанные заботливыми хомяками-дачниками до ближайшей транспортной оказии, которая, судя по плачевному виду всего этого хлама, не наступала уже много лет. То и дело приходилось искать обходной путь. Чимоданов дважды ухитрился уронить Зудуку, которого нес довольно небрежно, за ногу. Зудука не обижался. Даже ухитрялся, болтаясь вниз головой, читать книжечку с добрым названием "Дневник подрывника".
Улита издергалась и на все вопросы, даже самые невинные, только рычала:
— Меня не кантовать! Я и так уже на взводе, как берданка дедушки Мазая!
Наконец впереди замаячил-таки очередной забор, солидный, бетонный, но, судя по быстрому закруглению, огораживающий не очень большую территорию.
— А вот и он! Залазик, родненький мой! Надеюсь, тебя не замуровали, потому что в противном случае я сама замурую того, кто это сотворил! — радостно воскликнула Улита, заглядывая в щель между бетонными плитами.
— Залаз? Куда?
— Лучше не говорить заранее. Место, куда мы идем, на любителя, — уклончиво отвечала ведьма.
Где-то недалеко гудел автомобилями проспект. Мефодий внезапно ощутил, что земля под ногами едва заметно дрожит, и понял, что в глубине прошел поезд. На заборе прыгали крупные синие буквы:
"Московский метрополитен. Охраняемая территория! Злая соб~"
На остаток слова у пишущего не хватило ни краски, ни вдохновения. Меф вслух предположил, что собака существует в половинчатом виде.
— А чего, так даже классно! Злые собы атакуют и все такое! — оценил Чимоданов.
— Успокойтесь! Нет там никакой собаки! — сказала Даф.
— Откуда ты знаешь?
— Посмотрите на Депресняка! Он спокоен, как сытый упырь. Будь там хотя бы пародия на собаку, он бы таким не был... — ответила Даф.
Улита подошла к забору. Под забором была приличная щель, так как блоки крепились к бетонным опорам. Однако для ведьмы щель была узковата. Ухватившись за край, Улита вскарабкалась наверх. Мефодий услышал, как она внезапно выругалась и спрыгнула на другую сторону. Остальные воспользовались щелью.
Улита стояла у башенки непонятного назначения и разглядывала испачканные руку и колено.
— Какими надо быть скотами, чтобы вымазать забор солидолом? А если мне срочно нужно на ту сторону? Эх, если б можно было применять магию, эти бараны у меня бы сейчас козликами запрыгали!
— А на Лысой Горе мы сможем колдовать? — озабоченно спросила Ната.
— Там сколько угодно, — разрешила Улита. — Здесь же, в лопухоидном мире, где магии словно канарейка нарыдала, мы моментально засветимся. Скажи спасибо Даф, что она вспомнила маголодию против комиссионеров. Теперь хотя бы они не привяжутся.
— Пожалуйста, Даф! Возьми свое "спасибо" и не обрыдайся! В получении будешь расписываться? — фыркнула Ната.
"Я хорошая и терпеливая. Главное, помнить, что я хорошая и терпеливая. И не наломать дров. Темных перьев мне уже хватит", — закрывая глаза, сказала себе Даф. Она не понимала, почему Ната постоянно ее атакует. Делить-то им как будто нечего. В Мефодия Ната не влюблена и кокетничает с ним просто из любви к искусству.
Однако было уже поздно. Гнев навалился на Даф, как гнилая подушка. Она злилась тяжелой и запутанной злостью. Гнев ломал ее терпение, с каждым разом откалывая все большие куски.
— Кажется, ты предложила мне где-то расписаться? — словно со стороны услышала Дафна свой спокойный голос.
Слишком спокойный голос. Когда однажды в Эдеме она заговорила таким голосом на уроке, умная Шмыгалка прищурилась и сказала: "Ученица Даф! Немедленно покиньте класс! Извержение вулканов будете устраивать в коридоре!"
— Отличная все-таки штука эти маголодии против комиссионеров! Правда? А мне можно научиться? А ты как думаешь, Ната, у меня получится? — громко спросил Мошкин.
Ната, готовая уже наброситься на Даф, переключилась на него.
— Я думаю, что ты клоун! — сказала она и, отвернувшись, отошла.
Даф преисполнилась к Мошкину благодарности. Она сообразила, что во всякой конфликтной ситуации Евгеша вызывает удар на себя, служа добровольным громоотводом. Мальчиком для битья, совместно колотя которого, примиряются злейшие враги.
— Что ты спросил? Ах, да, маголодии! — спохватилась она, заметив, что Мошкин продолжает грустно смотреть на нее. — Тренируешься триста лет по три часа каждый день. Или четыреста пятьдесят лет по два часа. После этого начинает получаться.
Улита подошла к башне. Мефодий разобрался уже, что это вентиляционная шахта метрополитена. Сверху башенку опоясывал ряд характерных окон. Внутрь вела единственная железная дверь. Висячий замок был стандартных размеров, но явно не собирался сдаваться добровольно. Более того, чтобы замок нельзя было сорвать ломиком, к двери приварили кусок железной трубы.
— Кто у нас тут самый худенький? Желающие признаться есть? — спросила Улита, деловито сравнивая Мефодия и Петруччо.
— А что нужно? — спросил Чимоданов, задорно помахивая Зудукой, которого держал за ногу.
— Попытаемся сорвать вентиляционное окно и протолкнем его внутрь. Пусть начертит на двери руну и откроет ее. В этом случае нас, возможно, засекут не сразу.
— Нам туда очень нужно? — спросила Даф, кивая на дверь.
— Увы, — сказала Улита.
— Тогда зачем искать сложные пути, когда есть простые? — удивилась Даф.
Она поймала за живот Депресняка и поднесла его к замку.
— Хороший котик! Умный котик! Ну сделай это для меня, а?
Депресняк брезгливо понюхал замок и отвернулся. На его физиономии ясно отпечаталось: сами лопайте, если вам неймется.
— Ну пожалуйста! Ну ты же мой мальчик! Не огорчай мамочку! — уговаривала Даф, пытаясь повернуть его морду к замку.
"Ее мальчик" упорно отворачивался, выгибался, обвисал в руках у Даф, как дохлый, и вяло порывался вырваться. Даф не отставала. Она то гладила Депресняка, то стыдила, то обещала всевозможные вкусные взятки. Вволю поогорчав мамочку и насладившись сознанием собственной важности, Депресняк все же сдался и лениво сомкнул челюсти на дужке замка, перекусив ее с такой легкостью, словно дужка была из макаронных изделий.
— Ни фига себе! Теперь буду знать, что лучшее средство от кариеса — грызть строительные гвозди! — сказал Мефодий.
Меф вознегодовал, увидев, каких ничтожных усилий это стоило коту и сколько он перед этим ломался. Даф отпустила Депресняка. Оказавшись на земле, адский котик немедленно принялся демонстративно вылизываться, точно был не на руках у Дафны, а невесть на какой помойке.
— Это он вредничает. Злится, что сделал что-то хорошее, — пояснила Даф.
— Просто как человек! Многим хорошим людям ужасно хочется казаться плохими, — тихо сказал Мошкин.
Мефодий высвободил из дужек откушенный замок и открыл дверь. Вниз уходила прямая шахта с железной лестницей. Из шахты тянуло сырым, нутряным, подземным. Уже третий пролет лестницы, постепенно растворяясь в темноте, проваливался точно в никуда. Взять фонарь, разумеется, никто не догадался.
— Что будем делать? Не видно ж ничего! — спросил Чимоданов.
Даф достала флейту и переглянулась с Улитой. Ведьма пожала плечами.
— Ну если уж совсем слегка, то, может, и не засекут... В конце концов, это не совсем обычная магия... — буркнула она.
Даф поднесла флейту к губам.
— Надеюсь, слабонервных нет? Если есть, то не смотрите мне в глаза... — предупредила она и начала играть.
Долго ли, недолго она играла, сказать было сложно. Возможно, прошел миг, а, возможно, вечность. Само понятие времени растворилось в ее игре, стало несущественным. Да и игра ли это была? Мефодий не услышал самой маголодии. Ему чудились лишь шорох листьев и отдаленный, едва различимый шум прибоя. Странное чувство охватило его. Чувство, что он стоит на поросшей лесом скале, о которую трется море. Стоит один и слышит снизу далекие звуки. Кто-то добрый, светлый и любящий зовет его. Он знает это и ощущает спокойную, ровную радость, так не похожую на демоническое, судорожное, точно пир во время чумы, торжество, знакомое стражам мрака.
Внезапно Даф резко оторвала от губ флейту и повернулась к Мефодию. Забывшись, он случайно взглянул на нее и едва сдержал возглас. Из глаз Дафны бил голубой пронизывающий свет. Свет был ярок, упруг и почти физически плотен. Предметы не были ему преградой, и когда взгляд Даф падал на камни, Мефодий видел что-то черное и зыбкое, находящееся под ними.
Мефодий заметил, что Даф по странной причине избегает глядеть на людей, и, чтобы даже случайно не сделать этого, смотрит вниз, под ноги.
— А, светлая! Боишься одежду просветить? Типа того, что у Мошкина плавки в горошек и все такое? — вкрадчиво поинтересовалась Ната.
— У кого что болит, тот о том и говорит... Как раз это-то мне неинтересно, — отвечала Даф, не поднимая глаз.
— А в чем тогда дело?
— Это опасный взгляд. Я могу узнать слишком много... То, что мне и знать не нужно.
— В смысле? И что тут такого? — не поняла Вихрова.
— Ум не только в том, чтобы получить много знаний, но и в том, чтобы избежать лишних, — спокойно пояснила Даф.
Она спрятала флейту и стала быстро спускаться. Пятно света поползло вниз, раздвигая дряблую тьму. Остальные суетливо кинулись следом. Лестница позванивала при каждом шаге. Мефодий ощущал ее вибрацию. Ржавчина на ступеньках и перилах была не рыжая, а сизо-зеленая. Залаз оказался глубоким. Меф насчитал около ста пролетов метра по три каждый, а после сбился и бросил считать.
Свет наверху, проникавший в открытую дверь, вскоре окончательно пропал, превратившись в точку. Теперь только голубоватое свечение из глаз Даф вело их.
Внезапно очередной шаг сорвался в пустоту. Лестница закончилась. Под ногами зачавкала вода. Она была повсюду. Ната немедленно принялась скулить, что промочила ноги.
— А ты как хотела? Наверху дожди, здесь подземные воды. Весной, когда снег таять начинает иной раз по грудь уйдешь. Хочешь наверх — поднимайся! Посмотрим, как ты часа через два будешь строить глазки группе захвата из Тартара! - рявкнула на нее Улита.
— Ну, если так... — протянула Ната. Ей не слишком хотелось признавать, что она напугана. — В общем, я еще подумаю, — заметила она.
Они стояли в полукруглом, обложенном кирпичом тоннеле. Тоннель раздваивался. Ведьма подтолкнула Даф в правый коридор.
- Под ноги смотрите... Здесь ухнуть куда-нибудь легче, чем произнести "бултых!" — предупредила Улита.
Кивнув, Даф спокойно двинулась вперед. Мефодий слышал, как всплескивает вода под ее ногами. Депресняк, как известно, не любитель купаний, выгнув спину, вцепился Даф в плечо. Его вид говорил: "А-а-а, мама! Всех утоплю, сам по сухому пойду!"
Внезапно левая стена, опутанная толстыми кабелями, затряслась. В швы между плитами посыпался песок. Где-то совсем близко прогрохотал поезд. Вскоре идти стало суше. Тоннель был проложен наклонно, и вся вода скапливалась внизу. Зудука, которого Петруччо поставил на ноги, резво бежал рядом с хозяином, с любопытством посматривая по сторонам. Депресняк внезапно спрыгнул с плеча у Даф и мгновенно исчез в темноте. Даф услышала звук борьбы и короткий писк. Во рту у Депресняка, точно макаронина, исчез крысиный хвост.
— Хех! И у этого голодного убийцы мама была райская кошечка! — укоризненно сказал Мефодий.
— Что было, то сплыло. У него сомнительная наследственность со стороны папаши. Помню, как его ловили по всему Эдемскому саду, чтобы отправить обратно в Тартар, — заявила Даф.
— И поймали?
— А как же. Суток через трое... — улыбнулась Дафна.
Дважды или трижды полукруглый тоннель пытался ветвиться, однако Улита уверенно двигалась по основной магистрали. Остановилась она только у решетки, внезапно преградившей им путь. В голубоватом свечении видно было, как вниз убегают широкие ступеньки.
— Тоннель под Москву-реку. Весной бы мы здесь вообще не прошли, — сказала Улита и, остановившись, потрясла решетку.
При толчке решетка не поддалась, однако Мефодий видел, что замка нет, решетку же держат два болта внушительного размера, которые, поломавшись не больше, чем это было необходимо, перекусил котик с сомнительной наследственностью.
Они стали спускаться. Вскоре тоннель сделался горизонтальным и сузился так, что двигаться по нему можно было только гуськом. Интуитивно Мефодий ощущал где-то совсем близко уверенную, медлительную силу реки. Внезапно Улита поймала Даф за плечо и знаком показала, что нужно поворачивать. Это был совсем узкий проход. Даф послушно повернула. Через десяток шагов впереди выросла глухая кирпичная стена. Однако, когда голубой луч из глаз Дафны коснулся ее, Мефодию почудилось, что он увидел полукруглый темный проход.
— Бр-рр! Что это? — нервно спросила Даф, заметив, что проход вдруг исчез.
Выросшая в просторном и солнечном Эдеме, под землей она чувствовала себя неуютно. Верхнее и Среднее Подземье — царство нежити. Нижнее Подземье — уже почти Тартар. Светлому стражу здесь не место.
— Исчезающая арка! Возникает на неравные промежутки времени. Иногда на минуту, иногда на секунду. Потом вновь твердеет и становится камнем. Пропускает только магические существа и лопухоидов, которые имеют врожденный дар, — пояснила Улита.
— А если кто-то из имеющих дар не успел пройти, и арка отвердела, когда он внутри? — опасливо спросил Мошкин.
— Бессмысленный вопрос. Или ты думаешь, что исчезающая арка питается йогуртами? — жестко ответила ведьма. — А теперь вперед! Мы можем опоздать на последнего червя.
— НА КОГО ОПОЗДАТЬ? — ошеломленно повторила Ната.
Улита не ответила. Дождавшись, когда контуры Исчезающей арки вновь станут размытыми, она сделала широкий шаг и растворилась.
— Теперь ваша очередь. Я могу пойти первой, но тогда вы останетесь в темноте, — сказала Даф остальным.
— Подчеркиваю! — сказал Петруччо.
Он подхватил за ногу Зудуку и шагнул сквозь стену. Понять, что именно он подчеркнул на этот раз, Мефодий не сумел. Стена поглотила все звуки. Сразу за Чимодановым последовала Ната. Если на лице Петруччо заметна была легкая нерешительность, то Ната шагнула со спокойным и высокомерным лицом, будто перешагивала через порог.
— Однако... А она не трусиха! — буркнул Мефодий с восхищением.
Даф промолчала. То, что Ната мало чего боится, она поняла давно. Вихрова любила порой поныть, пожаловаться, поломать комедию, но все это был театр одного актера. Все любят, когда их жалеют — даже голодные химеры. А вот Мефодий мог бы и помолчать.
Кирпичи шевельнулись, точно театральная декорация. Мошкин, зажмурившись, поспешно нырнул в арку руками вперед.
— Тебе что, особое приглашение нужно? Давай иди — Наточка уже соскучилась! — поторопила Мефодия Даф.
Буслаев медлил. При посторонних Даф общалась с ним нормально, как и со всеми, один на один же начинала говорить колкости, ссориться или быстро уходила. Мефодий, малоискушенный в делах сердечных, всякий раз испытывая недоумение. Вот и теперь Даф сердито покусывала губы.
— В чем дело? Чего ты ко мне пристала с этой Натой? — неосторожно спросил Мефодий. Это был последний вопрос, который следовало задавать.
— Ути-пути! "С этой Натой"! Последние полчаса ты тащился с ней рядом, как Бобик на веревочке! — перебила его Даф.
— Так нечестно! — возмутился Мефодий. — Ты сама сказала, что нельзя попадать в свечение из твоих глаз!
— Ну конечно! Во всем виноваты мои глаза! Может, мне еще ноги поменять? Я ухожу! — вспылила Даф и, наудачу, даже не задумываясь, проскочит или нет, шагнула сквозь стену. Обиженный и недоумевающий, Мефодий остался один в темноте. Он хотел последовать за Даф, но споткнулся и потерял ориентацию. Стену он нашарил почти сразу. Она была сплошной и холодной. Похоже, исчезающая арка находилась в стороне. Последовательно ощупывая стену руками, Мефодий нашел, наконец, участок, который показался ему отличным от других. Рука проваливалась в него, как в липкий холодный кисель.
— Пора! — понял Мефодий и сделал шаг.
Стена была вязкой. Шага четыре он сделал точно сквозь густое тесто. Дышать было нечем. Каждый следующий шаг давался все с большим трудом. Мефодий понял, что стена твердеет. Это было уже даже не тесто, а нечто вроде сырой глины. Ощущая, как впереди вырастает препятствие, он метнулся в сторону, где арка была чуть более податливой, но и там камень стал твердеть, и он встретил преграду уже другим плечом.
"Упустил момент! Поздно!" — мелькнула паническая мысль.
Теряя силы и дыхание, он рванулся назад, но вновь ударился обо что-то. Поздно! Застрял! Так и останется навсегда в стене, точно доисторическое насекомое в янтаре! Возможно, нежить будет водить сюда экскурсии:
"Тута, детоньки, застрял несостоявшийся повелитель мрака Мефа Буслаев! Шмыг-шмыг! Хнык-хнык! Помянем же его минутой молчания!
Сознание стало меркнуть. Внезапно чья-то рука крепко схватила Буслаева за ворот и без церемоний выдернула наружу. Это была Улита, ощутившая, что арка начинает твердеть и Мефодий вполне может в ней завязнуть.
Шатаясь, Буслаев жадно зачерпывал легкими спертый воздух.
— И не надоел тебе этот цирк? — строго спросила Даф.
— Цирк? Какой цирк? — прохрипел Меф. Даф молча отвернулась и стала гладить кота.
Депресняк заурчал со звуком наждачной бумаги, сдирающей ржавчину.
— Нам показалось, ты хорохоришься. Самый, мол, смелый и все такое... Ты ходил внутри арки от одной стены к другой! — пояснил Евгеша.
— Как ходил?
- Как маятник! Надо было прямо идти — а ты в боковую стену упрешься и назад! — сказал Евгеша.
Мефодий понял, в чем была главная ошибка. Изначально он вошел в арку под углом и держался не того направления. Ему казалось, он идет прямо, на самом же деле продвигался вбок, где арка уже заканчивалась.
Колодезный холод и сырость пробирались под кожу. Потоки света из глаз Дафны выхватывали земляные, ничем не укрепленные стены. Под ногами чавкала грязь. Тоннель казался узким и сдавленным.
— Вот мы и на месте! Здесь уже нет человеческих тоннелей. Никаких метростроителей в этих местах сроду не водилось, — услышал Мефодий голос Улиты.
- А кто же их рыл? — спросил Чимоданов.
— Как кто? Все тоннели по эту сторону арки вырыты нежитью. Они путанные, как кротовые ходы. Некоторым сотни лет, но есть и свежие. Только не спрашивай, где какие. Я не спец по Верхнему и Среднему Подземью. Знаю только, что бывают магистральные тоннели, они довольно широкие, а есть ответвления. Но ответвления — они больше как продовольственные тупики... — сказала Улита.
— Нежить хранит там продовольствие?
— Издеваешься? Нежить ничего никогда не хранит. Но если в тупиковый тоннель забьется обессилевший диггер или заблудившийся мертвяк, запоздавший к третьим петухам, сам понимаешь, что тогда будет.
Мефодий не видел Улиты — свет на нее не падал — но и без того почувствовал, что она сейчас кровожадно провела большим пальцем по шее.
— А мы на нее не наткнемся?
— На нежить-то? Как повезет. Штучек пять-шесть я и сама по бутерброду размажу, а вот если десятка два — тогда да, тут уж взвоешь... — ответила Улита.
— А тоннели-то куда ведут? — спросил Мошкин.
— Да куда угодно. Одни на Лысую Гору, другие к Тибидохсу, третьи в Магфорд. Есть и куда подальше. Пешком, понятное дело, не добраться. Верхнее Подземье не то место, где ходят пешком, — сказала ведьма.
Она прошла по тоннелю с десяток метров и остановилась.
— Слышите? Он уже рядом! — прошептала она, прикладывая ухо к влажной стене.
Мефодий последовал ее примеру, но ничего не различил, кроме тяжелого дыхания Мошкина и регулярного воинственного шмыганья носом, которым славился победоносный Чимоданов. Неожиданно большой участок стены ломко сполз вниз. В трещине Мефодий увидел что-то серо-розовое, огромное, заполнявшее весь соседний тоннель. Дафна схватилась за флейту, но ее остановила ироническая реплика Улиты:
— Только, умоляю, без бронебойных дудочек! Столько шума из-за бедного транспортного червячка!
Мефодий присвистнул, разглядывая прилипшую землю на вздувшейся коже. В проломе мало что можно было увидеть, однако угадывалось нечто колоссальное, не меньше железнодорожного вагона.
— Ничего себе червячок! Как две слоновьи ноги. Мы поедем на нем? — спросил он.
Улита засмеялась.
— На нем? Хотела бы я пожать руку тому, кто проедется верхом на транспортном черве. Для начала пришлось бы соскребать бедолагу со стен тоннеля. Объясняю для самых одаренных: мы поедем не на нем, а в нем.
— ЧТО? Подчеркиваю: я не полезу в червя! — заупрямился Чимоданов.
Улита одарила его холодной улыбкой вампирши, только что сообщившей своему молодому человеку, что в бокале у нее вовсе не томатный сок.
— В него не надо лезть, котик. Вообрази, дверей в транспортном черве не предусмотрено. Червь тебя заглотит, а когда мы прибудем на место — исторгнет вместе с землей, которой наглотается во время пути. Тоннели, видишь ли, осыпаются, а иных способов, кроме как заглатывать землю и укреплять своды слизью, наш малыш пока не изобрел...
Чимоданов неуютно завозился в темноте. Даже Даф и та поежилась, представив, что ей придется протискиваться в ротовое отверстие червя, а затем бултыхаться в жидкой грязи у него в брюхе.
"Интересно, я первый страж света, который оказался в Верхнем Подземье или до меня были другие?" — прикинула она, пытаясь припомнить что-нибудь подобное из ранней истории Эдема. А тут еще Депресняк как-то неприятно не зашипел даже, а заклокотал, точно чайник, который только надумал кипеть. Спина еще не начала выгибаться, но сухая кожа на загривке уже собралась складками.
— Тем же, кто захочет остаться и заняться медитацией, разглядывая свой пупок, намекну: нежить уже здесь! Быстро пронюхала! — с удовлетворением мазохиста, понявшего, что грибок, выросший на горизонте, не из тех, что можно положить в корзинку, произнесла Улита.
Зудука заволновался. Чуткий слух рукотворного монстра улавливал шорохи в дальнем конце тоннеля. Нежить урчала и мелькала шаткими тенями. Сверкали глаза, багрово-красные, как раскаленное железо.
— Ее там много? — спросил Мошкин.
— Сто-не-сто, а дюжина есть! Еще с десяток соберется, просто до кучи — и начнут соваться, А слухи здесь разносятся быстро, — со знанием дела сказала Улита.
Толчком ноги она проломила тонкую стену тоннеля. Мефодий увидел ротовое отверстие червя, то расширявшееся, то сужавшееся. Пожалуй, если лечь на живот, можно было заползти внутрь.
— Забавные существа эти черви: головы нет, а рот есть!.. Еще к разговору о птичках: транспортному червю придется заплатить, — предупредила Улита.
— Подчеркиваю: у меня ничего нет, — сказал Петруччо, для убедительности выворачивая карманы.
Однако демонстрация не удалась. Из карманов неожиданно для хозяина посыпались самые разные вещи. Лотерейные билеты, картонная ружейная гильза с нарисованной уткой, несколько кусков пластилина, толстые нитки, моток проволоки, ключ от несуществующей двери. Мефодия больше всего удивил гвоздь с насаженной на острый конец пробкой. Это еще зачем?
"Наверное, это все нужно, чтобы делать оживающих монстров", — подумал Буслаев, наблюдая, как Чимоданов деловито набивает карманы своими сокровищами, а Зудука под шумок пытается стянуть откатившуюся гильзу.
Ната присела на корточки, собираясь первой, даже раньше Улиты, нырнуть в рот червя. Лицо ее по-прежнему было спокойным. Никакой брезгливости, даже деланной. Можно было подумать, что речь идет о том, чтобы пролезть в обруч на уроке физкультуры. Настоящая ведьма. Эта особа удивляла Мефодия все больше и больше.
— Про оплату... С транспортным червем не расплачиваются деньгами. Как типичнейшего биовампира, его устроит самое скверное из ваших воспоминаний, — заметила Улита.
— Скверное воспоминание? Это уже интересно! — повторила Ната, поднимая голову.
— Что-нибудь унизительное. Биовампиры это ценят. Наверняка у каждого был в жизни момент, когда он сделал что-то, отчего ему захотелось провалиться сквозь землю. И даже сейчас, когда вспоминаешь, становится мерзко и противно. Залезть в червя можно и без билета, но вот вылезти только в обмен на воспоминание...
— Мои унизительные воспоминания? Он их не дождется! — холодно сказала Ната.
— Тогда оставь их для группы поддержки! Они молчаливые ребята! Челюстями работают, а не болтают!
Улита ткнула пальцем в дальнюю часть коридора. Оттуда, точно грязная пена из трубы, ползло что-то серое, сплошное, мерзкое. Лишь зрачки вспыхивали красными углями.
— Хотел бы я вообще, блин, знать, откуда их столько наползло! Блин! Блин! Блин! — ломким голосом воскликнул Чимоданов. Мефодий, признаться, не ожидал, что этот высоколобый отпрыск умеет при случае печь блины в таком количестве.
— Блины и оладушки! Расслабься, чемодан! Паника не оплачивается! Нет смысла включать ее в плэй-лист! — успокаивающе резюмировал он.
Даф поднесла к губам флейту и пустила в нежить короткой маголодией. Нежить с писком отхлынула, но сразу же вновь поползла вперед. Передние ряды смялись, но задние напирали. Вперед нежить выталкивала самых слабых и прикрывалась ими как щитом.
— Расклад такой. Одинарной маголодий им явно недостаточно. Сдвоенная, возможно, заставит их почесаться. Строенная притормозит их минут на пять, обещаю. А потом они все равно нас сомнут, потому что счетверенных маголодий не бывает, — сказала Даф озабоченно.
— Тогда пора занимать места согласно купленным билетам! — передернувшись, сказал Мошкин, отважно отказываясь от вопросительного знака в конце предложения.
Он опустился на живот и на локтях пополз в пасть червю. Под тонким синим свитером горбились худые лопатки. Видно было, как кольчужная глотка червя расширялась, постепенно пропуская его внутрь.
— Эй! Ты меня слышишь? — окликнул его Мефодий.
— Не знаю. Скорее всего, слышу! — донеслось из червя.
— Ну как там в шланге? Ничего?
— Мне пока никто не сказал, нравится мне здесь или не нравится. Но тут же не светло, нет? И жарко, да? — заранее сомневаясь в своих выводах, предположил Мошкин.
Нежить напирала. Уже видны были глина и земля, налипшие на желтоватые, с серым подпалом животы. При беге нежить опиралась на суставы длинных рук, одним прыжком, как единое целое, перебрасывая короткие кривые ноги. Даф пока отгоняла самых рьяных маголодиями, однако уже ясно было, что это не может продолжаться бесконечно.
За Евгешей последовали Ната, Улита и Чимоданов. Дафна напоследок выпалила по наступающей нежити строенной маголодией и, буркнув Мефодию: "Только после тебя, а то снова потеряешься!" — протолкнулась в глотку червю, прижимая к груди Депресняка.
Внутри червя было влажно и тесно, но в целом терпимо. Казалось, будто лежишь на мокром одеяле внутри темной, постоянно вздрагивающей трубы. Рядом Мефодий ощущал присутствие Даф, кожа которой благоухала яблоком. Это было приятно, хотя, конечно, романтикой здесь и не пахло, поскольку в нос Буслаеву то и дело упирался далекий от стерильности ботинок Чимоданова. Мефодий отталкивал его, но сразу же откуда-то выныривал острый локоть Наты.
Неожиданно Мефодий почувствовал, что червь качнулся чуть сильнее. Его тело сократилось (ботинок Чимоданова, подпрыгнув, толкнул его уже не в нос, а в шею) и начало мелко вибрировать. Снаружи послышалось шуршание. Червь разгонялся. Его живот терся о грунт.
— Поезд тронулся! — меланхолично сказал Мошкин.
— А ты не тронулся? — пасмурно поинтересовалась Ната.
Мошкин задумался. Его вновь захлестнула удавка сомнений.
— Он — не знаю, а я уже да! Тронулась! Я еще не ку-ку, но уже слегка ко-ко! — жизнерадостно сказала из темноты Улита.
Сколько времени провел червь в пути, сказать было сложно. В темноте время шло неровно, рывками. Мефодию даже удавалось ненадолго задремать, но из дремоты его всякий раз выводили то ботинок Чимоданова, то локоть Наты, то Депресняк, который, скучая, шлялся внутри червя.
Зудука достал спички и принялся чиркать о коробок непослушными мягкими пальцами. К счастью, Чимоданов вовремя отобрал у него спички, иначе обожженный червь вполне мог выбросить их неизвестно где в путаных лабиринтах Подземья.
Неожиданно брюхо червя перестало подрагивать. Трение мягких боков о землю прекратилось.
— Остановился! — нервно сказал Чимоданов. — Это все спички, да?
— Нет. Червь требует плату... Пора вспоминать что-нибудь скверное, а то наш биовампирчик проголодался. Начинай! — велела Улита.
— Я?
— Да. Ты и ВСЛУХ, — отрезала ведьма.
— Вслух? — взвился Чимоданов. — Подчеркиваю: мы так не договаривались! Ты не говорила, что вслух!
— Я предвидела осложнения. Червь — простейший биовампир. Ему нужен не сам рассказ, а ваши негативные эмоции. А эмоции куда как сильнее, когда знаешь, что тебя слышат... — ледяным голосом сказала ведьма.
Чимоданов медлил. Червь лежал в тоннеле неподвижно. Внутри у него становилось все жарче. Наконец Петруччо сдался.
— НО!.. Года три назад один тип потерял у нас на даче сотовый телефон... — неохотно начал он. — Я его нашел случайно и, хотя догадывался, чей он, оставил у себя... Думал, что упало, то ничье. Сам не знаю, зачем это сделал. Чувствовал, что-то не то, нельзя так, но рука уже вцепилась и отдать нет никакой возможности. Хозяин его часа два искал, у всех спрашивал, но я сказал, что знать ничего не знаю... Стали по телефону звонить, думали, может, в траве зазвонит, но я еще раньше от него батарею отсоединил. Так дядька и уехал ни с чем. А через неделю мама случайно нашла телефон в комнате под ковром. Пылесосила и щеткой наткнулась.
Голос Петруччо дрогнул. Он подходил к самой неприятной части воспоминания. Все притихли.
— Мать даже орать не стала, а как-то так совсем скверно прищурилась и назвала меня вором. Ничего слушать не хотела. Я почему-то был уверен, что меня посадят в тюрьму. Кричал, предлагал положить телефон в траву, где он лежал, или выбросить его, или еще как-нибудь, чтобы никто не узнал, но она заставила меня пойти к этому дядьке и все ему объяснять. А если нет, то домой не приходи, у меня нет больше сына и все такое. Помню, как я стоял в лифте и все никак не мог нажать кнопку. Двери закрылись, а я все стоял... Затем все-таки поднялся и позвонил в квартиру... Мне открыла какая-то женщина, а потом вдруг вышел этот дядька...
Чимоданов дернулся. Его ботинок вновь попытался задеть Мефодия по носу.
— Он молча взял телефон, все понял без слов и как-то ужасно противно, презрительно изогнул брови. Подчеркиваю: я ожидал чего угодно, а он полез в бумажник и сунул мне пятьдесят рублей, точно милостыню. Все молча, молча! Ни слова не было сказано! И... и я их взял.
Видимо, эта часть воспоминания, про то, что он взял деньги, была для Чимоданова самой невыносимой. Высшим градусом унижения. Голос его вдруг возвысился и оборвался. Чимоданов замолчал. Несколько томительных секунд прошли в молчании. Слышно было, как Депресняк с наждачным звуком вылизывает лапу.
Внезапно транспортный червь изогнулся. Спина его дернулась в сладкой конвульсии, и он быстро пополз вперед.
— Плата засчитана! Он получил, что хотел... — негромко сказала Улита.
И вновь они ползли по бесконечным тоннелям. Когда же через час червь опять остановился, стало ясно, что биовампир требует очередной порции воспоминаний.
Остальные молчали. Видя, что желающих нет, Мефодий подумал, что продолжить придется ему.
— Позапрошлой зимой мы с одним парнем, Колькой — он на год младше меня, — пошли в соседний двор. Там на третьем этаже жила наша знакомая девчонка. Я стал кидать снежки ей в стекло — просто, чтоб выглянула. А Колька стоял рядом и ныл, мол, перестань, пошли отсюда. Вдруг я вижу, по снегу мужик бежит в тапках и майке. Я удрал, а приятель тормознул. Он же не кидал, думает... В общем, оказалось, что окна той девчонки на другую сторону дома выходили. А это были окна мужика в тапках. Мужик моего приятеля зацапал. Орет про евроокна, мол, разбить могли и все такое. Мой приятель кричит, что он тут ни при чем, а мужик его не слушает. Пару затрещин дал. Колька испугался, у него кровь из носа пошла...
Мефодий произносил слова в темноту, и от этого было чуть легче. Он говорил, а запомнившаяся ему сцена раздувшимся утопленником всплывала в памяти. Он ощущал, как червь напитывается его унижением. Как незримые белые лапки биовампира тянутся к нему, оплетая голову, точно корни.
— Мужик слегка остыл, сообразил, видно, что нас двое было, и говорит: "Тогда пусть твой приятель подойдет! Где этот трус, который за свои поступки не отвечает?" Но я так и не подошел. Знаю, что он в тапках меня по сугробам не догонит. Мужик кричит мне: "Эх ты, друг называется! Трус драный!" Отшвырнул моего приятеля в сугроб и ушел... Хотел потом Эдьке пожаловаться, чтобы разобрался, но так ничего и не сказал почему-то. Ну а магия у меня не пробудилась тогда...
Последнюю фразу Мефодий уронил совсем в пустоту. Старый стыд жег его. Он вспоминал красное, зареванное лицо приятеля и его сгорбленную спину, когда тот молча уходил. Червь удовлетворенно дрогнул. Буслаева приподняло волной мышечных сокращений кольчужного туловища. И вновь зашуршала земля. Червь полз быстро. Скользил по раскисшей глине Подземья.
Мефодий подумал о Даф. Сможет ли она любить его после того, что узнала? То, что думали остальные, было ему безразлично.
— Слушай, а отец у тебя есть? А то ты все: мама да Эдика. А про отца никогда ничего... Так есть? — вдруг с любопытством спросила Ната.
— Есть! — отвечал Меф, вспоминая своего бестолкового папу Игоря, все реже и реже возникавшего на горизонте.
— А кто твой отец?
— Он-то? Капитан ну очень дальнего плавания! — кратко ответил Мефодий.
Нага хмыкнула и больше задавать вопросов не стала. Она была сообразительной.
Когда большая часть пути до Лысой Горы была уже позади, червь вновь стал притормаживать и вязнуть в глине.
— Вот прожорливая животина! Лопнет он когда-нибудь? — пнув в темноте бок червя, с негодованием сказала Улита.
— Ничего страшного! Теперь моя очередь! — неожиданно вызвался Мошкин. — Можно я начну перечислять все свои самые стыдные поступки, начиная с четырех лет?
Червь был не против.
- А если с трех? С трех лучше? Червь не возражал и против этого.
— Нет, не получится. Раньше четырех я ничего не помню, — продолжал Мошкин, переживая.
Все ждали. Червь терпеливо плавал в жидкой грязи тоннелей Подземья.
— Однажды я был в гостях у бабушки, — трагически начал Мошкин. — Когда она открывала шкаф на кухне, я случайно заметил на верхней полке пакет с пряниками. С маленькими такими пряниками, у которых внутри чернослив, а сверху тонкий слой шоколада. Когда бабушка вышла, я забрался на стул, стянул один пряник и очень мучился! Мне казалось, я буду разоблачен и сурово наказан!.. Но бабушка ничего не заметила. Вечером я стянул еще пряник, а ночью сразу два...
Голос Мошкина мученически дрогнул, и вместе с его голосом в сладкой истоме дрогнул и червь.
— И снова совесть грызла меня по-черному, и чтобы заглушить ее, мне пришлось стащить еще пару пряников, — маниакально продолжал Евгеша. — Весь следующий день я страдал, но искушение было слишком сильным. Терзаясь, я слопал почти весь пакет, не считая, быть может, двух-трех пряников. А потом, когда я должен был уже уезжать, бабушка вдруг...
Голос Мошкина завибрировал, источая искреннее страдание. Червь дернулся, будто его ударили током. Не просто ударили, но и подключили к проводам.
— Двинула тебя мясорубкой по голове? — фыркая, предположил Чимоданов.
— Нет! Бабушка кинулась к шкафу и сказала: "Ах голова я садовая! Это же тебе в дорогу!" И я получил тот самый... тот самый пакет!.. И шо... шоколадку! — и Мошкин, потрясенный этим воспоминанием до глубины души, заикнулся и всхлипнул.
Червь затрясся так, что у Мефодия застучали зубы. Он испытал глубочайшее, почти ревнивое недоумение. Что было в наивной истории Мошкина особенного? Червь снова затрясся, точно припадочный. Депресняк панически зашипел. Зудука в темноте попытался забраться Чимоданову под рубашку, но, перепутав, стал забираться под рубашку Нате.
Та хладнокровно завязала ему руки морским узлом.
— М-да! Куда катится мрак? И этот грешный пряничный обжора ученик стражей! — себе под нос сказала Улита.
Однако Евгеша ее не слышал. Все так же невыносимо страдая, он рассказал, как однажды по его вине собаку захлопнуло в лифте, и она жалобно скулила, пока он не догадался побежать на другой этаж и снова вызвать лифт. Еще поведал он, как испачкал мелом стул в классе, думая отомстить этим одному своему врагу, но врага пересадили на другое место, на это же — уселась завуч, явившаяся на контрольный урок. Следом потянулся рассказ, как однажды перед родительским собранием, когда классный руководитель должен был всех обзвонить, Мошкин расшатал контакты в телефонной розетке, надежно обезвредив его на весь вечер.
И хотя истории эти были вполне обыкновенны и не содержали ничего особенно демонического, червь содрогался, почти не переставая, и несся по подземным лабиринтам со стремительностью мурены. Шуршание земли переросло в монотонный гул. Стало жарко, почти душно. Казалось, бока червя раскаляются от трения.
Истории следовали одна за другой, в строгой хронологической последовательности. Даф казалось, будто у Евгеши не голова, а копилка неприятностей, мелких унижений и досадных моментов.
Не успел Мошкин рассказать, как однажды он перепрыгнул через турникет в метро и его поймал (а потом, махнув рукой, сразу отпустил) милиционер, как червь внезапно застыл посреди тоннеля и широко распахнул рот. В утробе червя что-то глухо клокотало. Бока дымились. Они то вздувались, то опадали. Казалось, червь перегрелся, загнал себя и никак не может остыть после стремительной гонки.
Улита осторожно выглянула наружу. В отдалении яркой солнечной точкой плясал свет.
— О! Уже Лысая Гора! Просто в рекордное время доставили! — сказала ведьма жизнерадостно.
— А еще я хотел рассказать, как однажды забыл купить собачий корм, а маме сказал, что пес съел всю пачку, — спохватился Мошкин.
Червь в ужасе еще шире распахнул пасть. Его утроба, опоясанная мощной кольчугой мышц, сократилась и одного за другим бесцеремонно исторгла пассажиров.
— Чего это он нас отпустил? Я же еще ничего не рассказала! — удивилась Даф, удерживая своего буйного котика. Депресняк, недовольный, что его невежливо выплюнули, уже лез к червю разбираться.
— Эмоции! Все дело не в подробностях, а в том, насколько сильно чувство вины! — с восхищением произнесла Улита. — Мошкин выдал зашкаливающую дозу энергии. Неудивительно, что наш биовампирчик обожрался. Ох уж эти простейшие вампиры!
Оставив червя приходить в чувство, они поползли по узкому тоннелю к свету. Мефодий, немного опередивший остальных, первым высунулся наружу и немедленно стал притормаживать локтями.
Тоннель выходил на глинистый крутой обрыв. Внизу синей ухмылкой кривилась мелкая речушка. Ее берега, точно щетиной, поросли камышом. За рекой виднелась плоская, не особенно высокая гора. Вся она поросла лесом, кроме большого каменистого участка на вершине. Там смутно просматривались какие-то строения.
— Хм... не слишком-то она похожа на гору... И на Лысую тоже... Так себе, плешивый холмик с манией величия! — заметил Мефодий.
Нельзя сказать, что он был первым, обратившим внимание на эту деталь. Еще Баб-Ягун некогда верно подметил: гора походила на голову человека с плешью и высокими залысинами.
Мефодий широко расставил руки и съехал по глинистому обрыву к реке. Депресняк был уже внизу и деятельно шастал по камышу, распугивая лягушек. Речушка текла медленно, никуда не спеша. Казалось, блестящая змея, собираясь менять кожу, лениво чешет бока о камни.
Распугав лягушек, Депресняк с омерзением выцарапался из комбинезона и, расправив кожистые крылья, пронесся над рекой. Комбинезон, зацепившийся за лапу, свалился в воду и был унесен течением. Депресняк отпраздновал удачу торжествующим мявом. Теперь из ненавистной сбруи на Депресняке остался только кожаный ошейник с шипами. Бандитская морда Депресняка с рваными в битвах ушами, с фигурным, презрительным заворотом ноздрей, лихо торчала из ошейника.
— Ах ты мелкий вредитель! — с возмущением произнесла Даф, размышляя, где она раздобудет новый неудачливый комбинезон.
Правда, с этим можно было не спешить. На Лысой Горе, населенной кем угодно, адский котик никого не мог удивить или напугать. В реке, распустив волосы, меланхолично мокли русалки-фараонки. Их тоскливое пение, красивые лица и распущенные волосы завлекали одиноких путников, которые, забыв обо всем на свете, кидались в воду. Щекоча неосторожных, русалки увлекали их на дно, и лишь цепочка пузырей тянулась по поверхности.
Правда, далеко не все боялись русалочьих чар. На речке, то там, то здесь, покачивались на якорях новые дубовые гробы. В них Варило, Чмурило и Зарезало, три завязавших кладбищенских мага с людоедским прошлым, ловили рыбку в мутной водице. Чуть поодаль, бесцеремонно вторгнувшись в царство камышей, речку пересекали деревянные мостки.
— Это граница! — пояснила Улита, решительно отряхивая джинсы от глины. — На ту сторону может перейти только маг или страж. Для случайных прохожих здесь только топь. Этих мостков для них не существует.
— То есть лопухоиду Лысой Горы не увидеть? И этих, которые на гробах? — поинтересовался Чимоданов.
— Ни в коем разе. Для лопухоида тут непроходимые болота. Ни дорог, ни населенных пунктов. Маги не любят, когда в их жизнь вторгаются посторонние, — заверила его ведьма.
В воздухе звенели комары. Над Лысой Горой занимался рассвет. Уставшая за ночь луна садилась в тучи. По небу, крикливо переругиваясь, проносились гарпии. Депресняк вознамерился показать им, кто тут главный, но гарпии подняли такой крик и так заплевали предрассветное небо трассирующими плевками, что коту пришлось ретироваться. Спасая его, Даф вынуждена была даже достать флейту.
Они пошли по мосту. Вода казалась неподвижной. Русалки-фараонки, выныривая, опирались о бревна и протягивали к ним гибкие руки.
— Прыгни в воду, молодчик! Прыгни в воду, молодка! Братом будешь, сестрой будешь! — говаривали они.
Улита посмеивалась и угощала русалок шоколадными конфетами. Русалки настороженно разглядывали их и возвращали, предпочитая сырую рыбу. Варило, Чмурило и Зарезало равнодушно косились на гостей и поплевывали на червяков. Утренний клев еще не начинался.
На противоположной стороне речушки у моста, поскрипывая, раскачивались две потемневшие от времени виселицы. На одной из них болтался скелет с рекламной табличкой на шее:

Лысая Гора. Экскурсии для приезжих
и любопытствующих. Обмен карм и валют.
Махинации с эйдосами. Бросьте дырку
от бублика в правый ботинок".

Язычок ботинка был предусмотрительно отогнут, открывая нечто вроде копилки.
— С мертвяками не разговаривать! Подарков и одолжений от них не принимать! А вот бояться — их можно и не бояться. Пока вы не вякнули, они вам ничего не сделают. Все ясно? — шепнула Улита голосом, который исключал возможность неповиновения.
Предупреждение оказалось своевременным. Когда они проходили мимо, скелет обиженно щелкнул зубами и неожиданно предложил скидочку.
Лысая Гора медленно просыпалась. Туман стелился по земле слежавшимися клочьями ваты. Запоздавшие мертвяки, позевывая, не спеша шли на кладбище. Последний из них небрежно помахивал петухом, голова которого безжизненно свешивалась набок.
— Поломали-таки будильник, аспиды! — сказала Улита без особого негодования.
В глубоких оврагах копошилась нежить, выгребая землю из новопрорытых ходов. Здесь, на Лысой Горе, она была гораздо упитаннее, чем в Верхнем Подземье, и гораздо миролюбивее.
Завязавший вурдалак с ненавистью грыз плитку гематогена, отплевывая бумажку, которую ему лень было развернуть. Семизубая старушка из вдовых великанш (даже скрюченная ревматизмом она была вчетверо больше Улиты) торговала сухими глазами, насыпая их в бумажные пакеты. Изредка она роняла горсть-другую, и тогда глаза лихо, как мячи, стремились упрыгать куда подальше. Мертвяки из совсем обветшалых, теряя осыпающиеся суставы с рук, ловили их и вставляли в глазницы.
Поодаль три другие великанши торговали запасными ногами и руками. Спрос на них из-за дороговизны был гораздо ниже, и старухи, скучая, гневно посматривали на товарку. Если бы не новенькая жилетка против сглазов и большая дубина, прислоненная к стене на всякий пожарный случай, той пришлось бы туго.
Рубило-Дебило и Крушило-Тормошило, два шестируких монстра с членовредительскими наклонностями, сражались на бензопилах. Во все стороны летели отрубленные конечности. Сократив количество конечностей до жизненно необходимого минимума, монстры деловито собрали их в мешочки, выключили бензопилы и, помирившись, отправились в моргчевню "Ваш последний завтрак", распложенную неподалеку от трактира "Заворот кишок" и детского кафе "Кровососик".
— Красавица, огонька не найдется? — поинтересовался Рубило-Дебило у Наты, роняя красную каплю с бензопилы.
Ната с тревогой покосилась на Улиту, точно спрашивая у нее, является ли Рубило-Дебило мертвяком и, следовательно, не опасно ли с ним заговаривать?
— Не найдется, родимый! Иди своей дорогой! — певуче отвечала ему Улита.
— Не у тебя спрашивали, а у хорошенькой! Так чего, есть огонек? — глухо ответил Рубило-Дебило, не отводя глаз от Наты. Лицо и грудь у него были покрыты белыми шрамами с видимыми следами ниток.
Ната испуганно молчала. Мефодий на всякий случай выдвинулся вперед, прикидывая, как быстро сумеет достать меч Даф взялась за флейту. К счастью, монстра окликнул Крушило-Тормошило, уже стоявший на пороге моргчевни.
— Ну, до встречи, дэушка! Еще увидимся! — сказал Рубило-Дебило, враскачку направляясь к своему приятелю.
Едва монстры с членовредительскими наклонностями скрылись, Улита набросилась на Нату:
— Признайся, ты строила ему глазки? Пляску лица делала?
— Ну... э-э...
— Только не ври! Он бы просто так не подошел!
— Нечаянно. Просто задержала на нем взгляд и все... даже не напрягалась сильно! — призналась Ната.
В ее голосе заметно было удовлетворение, что и здесь, на Лысой Горе, ее чары имеют силу.
Широкая тропа вела в лес. В траве ржавели доспехи. Из земли торчали стрелы. Ржавые щиты собирали дождь и росу. В некоторых плавали головастики. По полю брани белыми дымными струйками плавали неупокоенные тени. Порой пути их пересекались, и тогда становились слышны давний лязг оружия и крики.
— Здесь арьергард объединенной армии светлых и темных магов был застигнут врасплох армией Чумы-дель-Торт. Или нет, не так... Это армию Чумы-дель-Торт застигли врасплох. Союзные батальоны нежити повернули вспять, остальные же полегли как один! — засомневалась Улита.
— А эта Чума-как-ее-Торт была стражем? — спросил Мефодий.
— Издеваться изволите, юноша? Всего лишь некроколдунья, объединившая силы семи других, убитых ею некромагов. Да только стражи мрака, даже те, что накопили много эйдосов в своих дархах, неохотно с ней связывались... Хотя что ворошить старое? Чумы-дель-Торт уже нет на свете! — заметила молодая ведьма.
Они вошли в лес. Этот уже был не березовым, в котором, как известно, хочется жениться, а еловым, где хочется удавиться. Нижние ветви с обрывками веревок подтверждали этот печальный факт.
На лесной проплешине, поджав под себя желтую, очень молодую лапу, которая хорошо смотрелась бы в бульоне, покачивалась Избушка на Курьих Ножках. Ставни были закрыты. Внутри кто-то грохотал чугунками. Из трубы курился дымок. Надтреснутый голос с чувством пел романс.
Улита обошла избушку стороной, недовольно покосившись на крыльцо и буркнув, что, мол, селятся тут всякие. Тропинка, петляя и огибая столетние ели, забиралась в гору. В дуплах мигали желтые глаза, однако никто не ухал, и Мефодий усомнился, что тут живут совы. Да и пахло для сов уж больно странно — мускусом, смешанным с модными духами. Буслаев узнал этот запах — у Зозо тоже были такие.
— Они и есть! Французские! — вскользь заметила Улита, случайно подзеркалившая его мысли.
Внезапно она быстро свернула с тропы и притаилась, прижав палец к губам. Остальные последовали ее примеру. Мефодий увидел, как в отдалении шевельнулся старый еловый пень. В стороне, прямо по бурелому, поскрипывая, прошел огромный, как ствол дерева, позеленевший лешак.
— Это мы на всякий случай. Они не опасны, разве под горячую руку попадешься. Водяных только не любят, — пояснила Улита, покидая убежище.
— Разве среди нас есть водяные? — удивилась Ната.
Улита с озорным видом царапнула длинным ногтем нос замешкавшегося Мошкина.
— Пык! Магия воды! Лешак ее сразу просечет! С полтычка! — заявила она.
— Но я же не похож на водяного? — как всегда с возможностью уступки, засомневался Евгеша.
Ведьма хихикнула.
— А у нас, родной, на Лысой Горе, лешаки долго не разбираются! Магия воды у тебя есть? Есть. Он ее чует? Чует. Корнем по голове — и все дела! А там, может, ты водяной-оборотень? — сказала Улита и пошла по тропе.
Мефодий заметил, что на Лысой Горе молодая ведьма внезапно пришла в приподнятое и радостное настроение. Ее полные щеки утратили меловую бледность и налились яблочным румянцем. Глаза блестели. Грудь жадно и нетерпеливо зачерпывала воздух, Здесь, в муравейнике разнородной магии, где мрак причудливо переплетался со светом и не было одного лишь — серости, она ощущала себя в родной стихии.

Ах, Гора ты моя горушка,
Гора Лысая, царство ведьмино,
Гора Лысая, земля мертвая!
Ты возьми, Гора, грусть печальную,
Ты мне дай, Гора, свежей кровушки, —

напевала она старую, с явными вампирскими корнями песенку.
Закончив песню, она остановилась и, сделав руками широкое зачерпывающее движение, сказала громко и удивленно:
— Вы никогда не замечали, что если приезжаешь в другой город, то время за тобой не успевает? Оно еще не знает, где ты, и первые день или два тянутся бесконечно. Затем время разнюхивает, что тебя потеряло, находит, набрасывается и начинает: раз-раз! — стучать минутами по кумполу. Дни сыплются, как сухой горох.
— А выход есть? — спросила Даф. Улита кивнула.
— Есть. Но довольно однообразный. Бежать в другой город.
Лес понемногу редел. Ели сменились осинами, а затем и соснами. Почва стала песчаной. За деревьями угадывался крутой склон. Еще несколько минут — и они вышли к каменной стене, дыры в которой были забиты деревянными щитами. Ворота никто не охранял. Прямо к стенам лепились дома. Старые крепостные башни тоже были населены. Из бойниц ближайшей, давно превращенных в окна, доносилось бренчание гитары. В другой бойнице кто-то вывесил сушиться кожаный фартук, прикрепленный к древку копья.
Полуграмотная надпись краской, прямо на городской стене, приглашала:

ЗЛО ПЫЖАЛОВАЦА В МАГИЛЬНИК!
БЕЛЫЕ МАГИ СТРОГА ПА РИГИСТРАЦИИ.
АСТАЛЬНЫЕ ВАЛИТЕ КАК ХОТИТИ!

Сразу за стеной начинали петлять улицы. Из толстых и больших труб, похожих на трубы котельных, валил дым — красный, сизый, зеленый. Вероятно, там работали зельеварильни.
Рядом угадывался большой населенный город. Мефодий понял, что здесь-то и начинается настоящая Лысая Гора.