Глава шестнадцатая.
ЕДИНСТВО МЕСТА И ДЕЙСТВИЯ

   Классическую трагедию невозможно представить без единства места и действия.

Учебник литературы

   Это был небольшой городской парк, вокруг которого смыкались стены домов. Вдоль ограды выстроились неотвратимые щиты, сообщавшие, что на территории запрещается мусорить, разводить костры, ставить палатки, ломать деревья, радоваться жизни и распивать нетрезвые напитки. При некоторой настойчивости на щитах можно было обнаружить и другие подсказки, чем можно в принципе заняться.
   – Про отстрел крокодилов здесь ничего не сказано! Значит, отстреливать крокодилов тут можно, – буркнул Меф, по привычке скользя взглядом по ближайшему щиту.
   Упорная сила влекла Мефа в этот ничем не примечательный парк. Он остановился там, где у входа дорожки ветвились надвое, а затем, как пальцы на руке, расходились тонкими асфальтовыми тропинками. Куда бежать дальше, он точно не знал, но ощущал, что валькирия совсем близко. Меч в ножнах разогрелся. Спиной он ощущал тугую полоску жара, которая шла наискось от левого плеча к правому бедру.
   Парк был странно пустынен в этот далеко не поздний час. И хотя окружающие улицы кипели жизнью, здесь не было никого и ничего: ни собачников, ни мам с колясками, ни медленно прогуливающихся стариков, ни пестрых и шумливых студенческих компаний. Точно магический круг, незримо очерченный по границе, гнал отсюда всех непосвященных.
   То, что такая преграда действительно существовала, Меф ощутил, когда сделал первый шаг по дорожке. Упругая, властная сила толкнула его в грудь. Он испытал мгновенный страх. Тот неизвестного происхождения ужас, который заставляет целые толпы людей бежать в слепой панике, спасаясь от вымышленной опасности, – и тем вернее приближаться к опасности реальной, но незримой. Догадываясь, что все это действие магии, Меф закрыл глаза и, противясь, сделал шаг вперед. Всего лишь шаг. И тотчас, опознав его, магия отхлынула. Неведомая сила пронеслась дальше, деятельно охраняя круг.
   Меч продолжал раскаляться. Если бы не ножны, едва ли Меф вообще смог бы вынести прикосновение клинка к коже. Да, валькирия была близко, но где искать ее – Буслаев по-прежнему не знал.
   Пытаясь обрести подсказку, Меф повернулся лицом к ветру. Ветер нес сложную смесь запахов. Здесь был и душный запах бензина, который Буслаев, как истинный городской житель, с детства любил, и влажные испарения сырой земли, и дразнящий дух тополиных почек, которые вскоре клейкой массой будут падать на волосы... И ничего, совсем ничего такого, что могло бы подсказать Мефу, где валькирия.
   Зато ее присутствие ощущалось повсюду. Из-за каждого дерева неуловимой молнией могло вылететь разящее копье. Не дожидаясь, пока это произойдет, Меф наискось побежал сквозь парк. Он несся между деревьями, избегая дорожек, где его можно было увидеть издали. Вскоре деревья раздвинулись, и он увидел овальный пруд, к которому сходились парковые дорожки. Пруд окружали скамейки, густо обсаженные красно лиственным барбарисом.
   В центре пруда помещался декоративный терем для водоплавающих птиц. С ним рядом, изогнув шею, с горделивой грацией шахматного коня, плавал ослепительной белизны лебедь. Когда Меф показался у воды, лебедь повернул голову, посмотрел на него и, вытянув шею, издал неясный не то шипящий, не то клекочущий звук. В звуке этом было что-то негодующее, похожее на вызов.
   «Не задирайся! Летел бы ты отсюда!» – устало сказал ему Меф.
   Внезапно он ощутил в ладони нечто постороннее. Ага, темный пузырек с узким горлышком. Предсмертный подарок полуночной ведьмы – мерзкой шипящей старухи. Как он оказался в руке? Меф не помнил, чтобы он доставал его... Или это один из тех артефактов, что отвлекают сознание посторонними мыслями, в то время как сами вкрадчиво диктуют телу свою волю?
   Меф осторожно коснулся пробки. Она поддалась до подозрительного послушно, гораздо легче, чем всегда откупоривался новый йод, с которым ему не раз приходилось сводить знакомство. Когда же, сделав половину оборота, Буслаев попытался закрутить пузырек, то обнаружил, что не может. Внутри пузырька что-то яростно вспыхивало. Меф вцепился в крышку пальцами, лихорадочно пытаясь повернуть. Бесполезно. Пробка неумолимо прокручивалась, царапая пальцы.
   Эйдос сжался в груди, предупреждающе кольнув сердце тревогой. Меф, привыкший доверять мимолетным ощущениям больше, чем проверенной логике, размахнувшись, забросил пузырек в пруд. Мефодий и лебедь с беспокойством следили за полетом пузырька. Упав в воду, пузырек булькнул и пошел ко дну. Мефодий немного выждал и хотел уже отвернуться, как вдруг пенный, яростный, пугающе беззвучный вихрь разодрал спокойное покрывало сонной воды. В ярости он сорвал со сваи декоративный птичий терем и в одну секунду расшвырял доски по зеркалу пруда. Похожий на ленточного японского дракона, сотканного из бурлящей воды – чудовищного дракона размером с добрую дюжину трамвайных вагонов, вихрь рванулся к Мефодию. Увидев, что на него несется поток, Буслаев присел и, раскинув руки, выставил интуитивную защиту. Убежать от такого потока он не успевал, да и выдержать удар такой силы не надеялся.
   Сообразив, что обознался и его враг не Меф, водный дракон развернулся и попытался обрушиться на лебедя. Спасаясь от него, птица, тяжело взмахивая крыльями, пробежала по воде и оторвалась от нее. Несколько томительных мгновений лебедь летел, почти захлестываемый потоком. Меф видел, как сквозь пену брызг мелькают его белые перья. Затем лебедь выправился и набрал высоту. Водный дракон не отставал. Казалось, поток и лебедь состязаются в скорости полета. Отвесная струя взмыла в небо на высоту десятиэтажного дома. Вначале птица и поток летели вровень, но чем выше, тем отчетливее проявлялось преимущество лебедя. Ленточный дракон тяжелел. Стихия воздуха отторгала его.
   Дно пруда, до капли выпитого драконом, обнажилось. Взгляд Мефа безошибочно притянулся к пузырьку, который невозможно было не найти, поскольку из его горлышка тонкой, стремительно расширяющейся нитью тянулся драконий хвост. Та чудовищная водная петля, что яростно металась над парком, пытаясь настигнуть и захлестнуть лебедя.
   Мефодий спрыгнул в котлован опустевшего пруда и, поскальзываясь, побежал к пузырьку. Хвост дракона, изогнувшись, хлестнул его по ногам, и Меф, падая, разбил себе в кровь скулу. Сквозь ураган колючих капель он все же сумел подползти к пузырьку и после нескольких нанесенных вслепую ударов расколоть его рукоятью меча.
   Водный дракон взревел и, лишенный магического источника, заметался над прудом. Сообразив, что сейчас произойдет, Меф поспешил покинуть котлован. Кое-как выполз и на четвереньках побежал к кустарнику, то и дело оглядываясь. Затем, спохватившись, вскочил и сделал несколько больших прыжков. Тут рев потока перешел в удар, и водный дракон грудью обрушился в пруд. Взметнувшиеся волны толкнули Мефодия в спину, сбив его с ног. Волна, слабея, прокатилась по нему и схлынула, превратив газоны в раскисшую грязь.
   Меф с омерзением поднялся. Он был мокрым и грязным. Разбитая скула саднила. Обернувшись, он обнаружил, что пруд обмелел на две трети. К счастью, меч не был потерян, хотя ножны и исчезли. Его отполированное, с множеством зазубрин лезвие сияло.
   – И Йора хотела, чтобы я это выпил! Я не просто тронут! Я умилен! – проворчал Меф, вспоминая пузырек.
   Лебедь, круживший над прудом, стал снижаться, явно собираясь сесть где-то впереди, в парке. Тревожная мысль настигла Мефодия. Подозрение, поначалу случайное, усилилось и стало уверенностью, когда Буслаев вспомнил, за кем охотился водный дракон. Уверенный, что не ошибся, он побежал по размокшей траве к тому месту, где, как ему казалось, опустился лебедь. Небо смазывалось. Плясали красные листья барбариса. Весенний парк начал свое сумбурное кружение. Опасаясь, что выдохнется еще до начала боя, Меф перешел с бега на быстрый шаг, и мир вскоре восстановился в прежних своих жестких границах.
   Место, где по логике вещей сел лебедь, было уже где-то близко. Меф сосредоточился и взглянул на мир истинным зрением. Сила вошла в него, отхлынула к глазам, и Буслаев увидел сокрытое. Мефодий скользнул взглядом по влажным, отогревшимся стволам, в которых, поднимаясь от корней, упорно пульсировал древесный сок. Под землей, скрытые подгнившей листвой, деятельно шевелились личинки. Дождевые черви протачивали извилистые ходы. Под одним из деревьев, мирно оплетенная корнями, была закопана проржавевшая винтовка-трехлинейка. В двух десятках метров к северу, под молодым кустарником, угадывался желтый человеческий череп, след давней разбойной истории. Многое могла рассказать наследнику мрака эта внешне благополучная земля.
   Глаза, как всегда, быстро уставали от истинного зрения. Виски начинали ныть от напряжения. Однако валькирии Меф по-прежнему не видел. Каким-то образом ей удавалось скрываться. Шаг за шагом он прошел добрую четверть парка и вышел к ограде. «Я потерял ее! Забрал слишком влево!» – решил Меф.
   Он повернулся и сделал с полсотни шагов, когда клинок вдруг полыхнул у него в руках. В тот же миг сверху, с кленовых ветвей, на которые Меф, признаться, и не смотрел, спрыгнула тонкая девичья фигурка. Под плащом блеснул серебристый нагрудник. В правой руке девушка держала копье.
   Мефодий, готовый ринуться на нее с мечом, остановился в недоумении. Почему-то он представлял себе валькирию иначе. Суровой усатой теткой с красными губами, золотыми зубами и жесткими растрепанными волосами. А тут симпатичная девчонка его лет... Просто так рубануть ее мечом он оказался не готов.
   – Валькирия? – спросил Меф недоверчиво. Девчонка, помедлив, кивнула. Мефодий ощущал ее испытующий, внимательный взгляд.
   – Та самая? Которой Лигул бросил вызов?
   – Лигул? Так Лигул или ты? – быстро переспросила Ирка.
   – Уже не важно. Будем считать, что я, – резко ответил Меф.
   – Почему не важно?
   Ирка смотрела на Мефа и понимала, что он ее не узнает. За год Мефодий сильно изменился. Вырос, стал крепче. В лице появилось что-то гордое и отчужденное. Это была печать мрака. Ирке стало горько. Горько, потому что в сердце у нее все еще жила прежняя нежность к Мефодию. Нет ничего более живучего, чем безнадежная любовь. Взаимная любовь может наскучить. Любовь страстная перейти в дружбу или ненависть. Но любовь неразделенная окончательно никогда не покинет сердце, так прочно ее цементирует обида.
   – Почему не важно, кто бросил вызов? – повторила Ирка.
   – Потому что ты умрешь! – сказал Мефодий, поднимая сияющий меч.
   Ирка взглянула на копье в своей руке. Интересно Буслаев понимает, что она могла с легкостью метнуть его, даже не слезая с дерева? Или у него с логикой вообще маленько не того? Типа не дружим и не разговариваем?
   – Ты хочешь жить? – грозно продолжал Меф.
   – Хочу. Даже очень, – сказала валькирия, решив проверить, к каким последствиям приведет такой ответ.
   Во взгляде Буслаева мелькнуло презрение.
   – Признаться, я ожидал от гвардии света большего. Ну, не важно... Если хочешь жить – отдай копье, которым ты ранила Даф, и верни Ирку! – потребовал Буслаев.
   – Вернуть кого? – быстро переспросила юная валькирия.
   Первая часть обвинения была слишком нелепой, чтобы имело смысл вообще ее оспаривать.
   – Ирку! – сердито повторил Меф. – Ты ошибаешься, если считаешь, что можешь безнаказанно нападать на тех, кто мне дорог.
   «Ого! Да мне польстили! Оказывается, я ему дорога! А если и не дорога, то, во всяком случае, ему не совсем на меня наплевать», – подумала Ирка с грустью.
   – А как ты узнал, что там, в доме, не Ирка? – спросила валькирия с внезапным интересом.
   Сказала и тотчас пожалела. Заподозрив издевку, Меф гневно шагнул к ней.
   – Там, в коляске, жалкая подделка. Ты сама это знаешь, иначе не посылала бы своего слугу проверять заклинание и возвращать чашки! – крикнул он.
   – Моего слугу? Ты об Антигоне?.. Ну и что! А ты напал на него! – сказала валькирия, как-то очень знакомо и сердито вскидывая брови.
   Мефодий ощутил смутную тревогу. В этой валькирии, чей нагрудник так невыносимо, так остро сверкал, отталкивая наследника мрака, было что-то неуловимо знакомое. Что-то тревожащее его до безумия, неопределимое. Похожее чувство он испытывал, когда разгадывал кроссворд. Случалось, хорошо знакомое, но забытое слово дразнило, теребило память, надежно ускользая в решающий миг.
   – Его всего лишь поцарапал кот!.. А ты метнула копье в Даф в отместку, не так ли? В Дафну, которая никогда ничего тебе не сделала! – крикнул Меф.
   – Я? Я ничего не делала. Неужели ты думаешь, что я единственная валькирия в этом городе? – с обидой воскликнула Ирка.
   Меф недоверчиво усмехнулся.
   – Да уж конечно! Так я тебе и поверил... И некромага, конечно, натравила на меня тоже не ты! – сказал он.
   Ирка подалась к нему, забыв о мече.
   – Багрова? Он встречался с тобой? – спросила она с ужасом.
   – Можно и так сказать. Он пытался убить меня, – сказал Мефодий, не отводя взгляда от ее испуганного лица.
   Валькирия отшатнулась. Меф решил, что этим она выдала себя с головой.
   – Вы сражались, и он... и ты жив? – бессвязно, едва понимая, что говорит, произнесла Ирка.
   – А ты ожидала другого, не так ли? Да, я жив. А вот ему повезло меньше. Не знаю, как так случилось, но мой клинок оказался у него в сердце. А ты надеялась, что он меня остановит?
   – Ты убил его, безумец! И стоишь такой спокойный... Зачем? Тартар тебя побери, зачем?! – с болью крикнула Ирка.
   – Боюсь, некромаг не оставил мне другого выхода. Еще немного – и я действительно отправился бы в то милое место, которое ты упомянула... А теперь сражайся! Я вижу, ты собираешься отпираться бесконечно!
   Гнев, погасший было, вновь вспыхнул. Решительно подняв меч, Меф приближался. Его меч был настроен серьезно. Лезвие шло рябью.
   «Как все просто! Всего только и нужно сказать: „Я Ирка! Узнай меня!“ И все – в тот же миг сражение будет выиграно, а Мефодий умрет!» – подумала Ирка, поднимая копье, чтобы не дать Буслаеву приблизиться.
   Получив привычный приказ, тело послушно приняло положение для броска. Пригнувшись, Меф рывком пошел на сближение. Он ожидал, что пальцы валькирии разомкнутся и копье уйдет в него сияющей молнией. «Уйду с линии броска и, плашмя ударив мечом по ногам, опрокину валькирию на землю», – решил он.
   Но это если он успеет уйти от копья. Маленькое такое допущение.
   Однако копье так и не покинуло Иркиной руки. Она выбрала другую тактику. Удар, который Меф попытался нанести ей по ногам, тоже ничего не дал. Ирка с легкостью ушла от него.
   Копье порхало в руках валькирии. Меф видел лишь быстрое, всюду поспевающее жало его наконечника. От жала исходил жар – целеустремленный, разящий жар света. Валькирия работала скупо – без лишних движений, не вкладывая в уколы силы. Ни единой ошибки, которая дала бы Мефу возможность приблизиться для уверенного удара мечом. Помня о своем намерении захватить ее живой, он стремился подгадать момент и перерубить древко у наконечника. Однако для этого нужно было вызвать валькирию на неосторожный атакующий удар – именно тот удар, которого она и не делала, работая в глухой обороне с быстрыми контратаками, не дававшими Мефу приблизиться на расстояние уверенного удара мечом.
   Еще лучше она держала дистанцию. При том даже, что техника у нее была несколько прямолинейна. В ней не было коварного, вкрадчивого кружения, как у Багрова или Хоорса, которые ухитрялись быть сразу везде. Убаюкивали медленными, почти гипнотическими движениями, а затем вдруг взрывались мгновенной яростной вспышкой. Нет, юная валькирия сражалась великодушно, без той деловитой, возможно, врожденной подлости, которая нередко выскакивает во время боя. Она даже не воспользовалась ошибкой Мефодия, когда он, увлекшись атакой, на миг потерял равновесие. Короткий укол копья, и с ним тотчас было бы покончено.
   «Странно... Щадит она меня, что ли?» – с гневом подумал Меф.
   Он не любил оставаться в долгу, и, когда, отступив на шаг, валькирия спиной налетела на дерево, он не нанес ей удара, когда она инстинктивно подалась навстречу его мечу. Клинок в руке Мефодия, рванувшийся было вперед, чтобы поразить валькирию в не защищенную нагрудником шею, оскорблено звякнул. Бывший меч Древнира был крайне недоволен мягкостью своего хозяина. Раздражение меча отчасти передалось и держащей его руке.
   «Битва начинает превращаться в фарс! Она щадит меня, я – ее», – подумал Меф и, прыгнув, нанес резкий удар, стремясь подрубить древко копья валькирии. Мефодий сблизился так быстро, что Ирка не успела разорвать дистанцию. Теперь у нее оставалось лишь два выхода – либо направить копье Буслаеву в грудь, либо отвести его в сторону. Первого она сделать не могла и потому сделала второе. Все произошло мгновенно. Удар меча Древнира, выкованного для добра, но изменившего свету, пришелся не по древку, а по наконечнику. Два старых врага встретились: меч-изменник и копье, звонкое, как струна праведности. И меч, увы, оказался сильнее. Не перерубив наконечника, он все же выбил копье из рук Ирки.
   Копье еще падало, а Мефодий уже схватил юную валькирию за нагрудник и прижал ее спиной к дереву. Меч в его руке дрожал в жадном нетерпении, мечтая поскорее вонзиться в добычу. Ирка видела, что Буслаеву стоит немалых усилий сдержать его порыв. Заметив, что лезвие начинает изгибаться, как хлыст, он усилием воли приказал мечу успокоиться. Меч неохотно подчинился, однако окончательно Меф ему не доверял и отвел руку так далеко, как только мог.
   – Что ты знаешь об Ирке и Дафне?! Говори, живо! – сказал Меф и, тяжело дыша, подтянул к себе валькирию за нагрудник. Ирка схватила его обеими руками за запястье, чтобы помешать разгневанному Мефу трясти ее.
   – А, ты так?.. Хорошо, Даф ты не трогала! Пусть это сделала другая. Но где Ирка? Что ты сделала с бедной калекой? – крикнул Меф, задыхаясь.
   Печальная улыбка коснулась губ валькирии.
   – С бедной калекой? Так для тебя она была бедная калека? И только? – быстро спросила она. Отчего-то Меф смутился.
   – Вот и нет! – сказал он. – Ирка была моим другом, хотя, возможно, я и скверно вел себя в последний год. Зачем ты выкрала ее? Чтобы заставить нелепый призрак шпионить за мной, если я там появлюсь?
   Валькирия горько кивнула.
   – Точно. Твои выводы, как всегда, безошибочны! – сказала она с насмешкой.
   – Как всегда? – недоумевая, переспросил Меф. – Какое еще «всегда»? Отвечай, что ты сделала с Иркой, пока я силой не вытряс из тебя признание!
   – Я с ней такое сделала, ты и не поверишь! – сказала валькирия все с той же неопределенной улыбкой, которая вывела Буслаева из себя.
   – Что? Отвечай, что? – Меф вновь принялся трясти ее, ударяя спиной о дерево.
   Чтобы сохранить достоинство в такой нелепой, изначально проигрышной ситуации, когда можно было говорить все, кроме правды, требовались немалые внутренние силы. Даже в этом положении Ирка была далеко не беззащитна. Она могла направить копье взглядом, как сделала это в схватке с Йо-рой, и пронзить Мефа прежде, чем он поймет, что произошло. Однако понимала, что никогда не сделает этого. Ирка твердо решила, что, если потребуется, она падет от его руки.
   В битве сильнейших, редко побеждает великодушный. Но вне зависимости от этого, великодушный побеждает. Сложнее выбраться из петли уныния. Но Ирке, к счастью, петля эта была незнакома. Даже в те моменты, когда она ненавидела свои мертвые ноги, искра надежды – и искра яркая! – всегда теплилась. Сейчас же Ирка была охвачена золотистым сиянием правоты. Она и умирать собиралась так же отважно, как и жила.
   – Прекрати трясти меня и орать! Лучше убей сразу! Все равно я ничего тебе не скажу! – сказала она устало.
   Меф остановился. Он вновь смутно ощутил себя одураченным. То, что происходило, определенно не укладывалось ни в один из сценариев. Обезоруженная валькирия спокойно смотрела ему в лицо. Она совершенно не выглядела напуганной. Скорее в глазах ее была грусть. Мефу захотелось провести ладонью по лицу, словно снимая паутину. Нет, лучше не смотреть ей в глаза. Вдруг валькирии как сирены? Те завораживают голосом, а эти взглядом?
   – Хорошо, валькирия. Я отпущу тебя, если ты поклянешься мне кое в чем, – сказал он с усилием.
   – В чем же?
   – Что достанешь щепку и наконечник копья, которым ранили Даф... Твое копье я возьму с собой. На всякий случай, если ты солгала и рана была нанесена именно им.
   – Ты так любишь Даф? – не выдержав, спросила Ирка.
   Мефодий нахмурился.
   – А вот это уже не твое дело. И еще в одном ты забыла поклясться. В том, что ты немедленно вернешь Ирку.
   – Бедную калеку, с которой ты великодушно дружил? – горько уточнила валькирия.
   – Не важно, калеку или не калеку! – вспылил Меф, угрожающе поднимая меч. – Ну же! Клянешься или...
   Глядя на пляшущий в нетерпении клинок, Ирка собралась решительно произнести «нет», и будь что будет, как вдруг откуда-то сверху послышался вопль:
   – Я здесь, мерзкая хозяйка! Держитесь! Сейчас мы его замесим!
   Мефодий вскинул голову и увидел, что с дерева на него падает то нелепое существо, которое однажды уже сражалось с Депресняком. Не собираясь церемониться с ним, порядком раздраженный Меф приготовился поймать его на клинок. Однако Антигону повезло. Спрыгивая с вершины дерева, куда он телепортировал за минуту до этого, он зацепился широким поясом за сук и повис, размахивая булавой.
   – Поднимайся ко мне, неподлый храбрец! Я покажу тебе, где раки чихают! Твоя голова лопнет, как гнилой орех! – вопил он.
   Оценив, что домовой кикимор зацепился надежно и на голову не свалится, Меф утратил к нему интерес.
   – Перестань, Антигон! Твоя помощь не нужна! – рассердилась Ирка.
   – Помощь оруженосца не считается! А-а-а! Омерзительный монстр может загасить десять дюжин наследников мрака! Только снимите меня отсюда, а то булаву кину!
   – Не вздумай! Это была честная схватка, один на один! – возразила Ирка.
   – Честная схватка? – вспылил домовой кикимор. – Вы пощадили его, мерзкая хозяйка! Будь эта схватка честной, Мефодий Буслаев был бы уже Дох-ляндий Осляев!
   Меф невольно улыбнулся. Нелепый человечек казался ему очень забавным.
   – Не нарывайся, а то снова коту отдам! – пригрозил он.
   Напоминать Антигону о коте было неэтично. Честный кикимор оскорбился до глубины души.
   – Только попробуй, Дохляндий Осляев! Булавой тресну!
   – Что ты делал у Ирки дома? Куда вы спрятали настоящую Ирку? Отвечай, если хочешь, чтобы я сохранил жизнь твоей хозяйке, – перебил его Меф.
   Домовой кикимор так изумился, что перестал размахивать булавой и захлопал глазами.
   – Спрятали настоящую Ирку? А кто же тогда... – начал он с недоумением.
   – Молчи! – в испуге крикнула валькирия. Антигон осекся, что-то быстро соображая.
   – Запрещаете, кошмарная хозяйка? Так, значит, он не догадывается? Тогда я знаю, как помочь вам! Надо только сказать ему, и он... Даже моя булава не потребуется, да?
   И кикимор довольно захихикал.
   – Молчи!.. – снова крикнула Ирка.
   Мефодий в полном недоумении переводил взгляд с валькирии на ее слугу. Он ощущал себя главным героем бредовой постановки, где все знали свои роли, и только он один не знал. Не исключено, что Буслаев бы вспылил – ибо гнев был его обычной реакцией во всех случаях, когда его пытались выставить дураком, но обстоятельства внезапно изменились. Вот только в его ли пользу?
   Неожиданно домовой кикимор, которому сверху было видно дальше, чем Ирке и Мефу, заорал:
   – Дохляндий Осляев не один, кошмарная хозяйка! Вы не хотели, чтобы я помогал вам, а он привел целую толпу! Это конец, хозяйка! – завопил он.
   Меф обернулся. В кустарнике послышалось шипение. Одна за другой оттуда начали выползать пепельные тени. На серых пальцах дрожали серебристые капли перстней...

***

   Полуночные ведьмы приближались, опираясь на пальцы рук. Они не спешили. Их пустые десны шамкали. Гноящиеся глаза были прикованы к лицу Ирки. Ведьмы подползали, и вместе с ними наползала жирная густая вонь. На траве оставались серые склизкие борозды от их ступней и коленей.
   – Мы довольны тобой, нас-с-следник! Ты дос-с-стал ее для нас-с-с! Тринадцатая валькирия! Но по¬чему она ещ-щ-ще ж-жива? – шипели они.
   Продолжая держать Ирку за нагрудник, Меф отшагнул в сторону. Он никак не ожидал, что ведьмы появятся здесь и сейчас. Ближайшая ведьма была уже в дюжине шагов, не больше. Она встала на ноги и стояла, раскачиваясь. Ее разбухшее лицо дрожало точно желе.
   – Жыржа! – тихо пробормотал Мефодий. Ирка с ужасом посмотрела на него.
   – Да, я Жыржа! Убей ее с-с-скорей, нас-с-след-ник! Перереж-жь ей горло! – сипло сказала ведьма, улыбаясь краем рта.
   – Выходит, это правда? Ты знаешь их? Ты заодно с ними? – спросила Ирка у Мефа.
   Забыв про меч, она поднесла руки к лицу Мефодия и почти насильно развернула его к себе.
   – Отвечай, Буслаев! Ты что, вместе с ведьмами?
   Мефодий не ответил. Жыржа подползла и ущипнула Ирку за ногу. Валькирия ощутила ожог от ее переливающегося перстня.
   – То, ч-ч-что надо! Нам нуж-жна ее плоть для чана с-с-с с-с-семенем мрака! Наследник, убей ее и уходи! А тело остав-в-вь! – Голос Жыржи булькал, как кипящий жир.
   – Чан с семенем мрака? Это еще что? – недоумевающе спросил Мефодий.
   – Чан, из которого появятся новые ведьмы, сильные и бесстраш-шные! Ведьмы, которые будут сс-сильнее валькирий и пролож-ж-жат тебе дорогу к трону! Прос-сто убей ее! С-с-скорее! – потребовала Жыржа.
   Мефодий растерялся. Ситуация обрушивалась, как карточный домик. Из актера второго плана он скатился совсем уж в статисты. Теперь все, что от него требовалось, – это перерезать валькирии горло. Остальное доделают ведьмы. Их станет много, очень много. Возможно, они действительно помогут ему смять Лигула, встать во главе мрака и тогда... Мужчина с холодными глазами и с отколотым зубом ухмыльнулся ему из глубин мрака.
   Так вот он, путь, который ведет во мрак. Широкая, ровная, гладкая дорога. Всего только и надо, что один раз быстро чиркнуть мечом по горлу валькирии, которая не сопротивляется, а внимательно, без испуга смотрит на него. Эх, если б не смотрела, все было бы куда проще!
   «А есть ли другая дорога, ведущая к свету? – подумалось Мефу. – И если есть, что это была за дорога? Узкая, торная, едва различимая, порой просто каменная нить между двумя бездонными пропастями. Качнешься – и напрасны все мучения».
   Нет, не ему, столько раз уступавшему искушениям, было идти по ней. Его бросало то в холод, то в жар. Слабеющий свет вел борьбу с подступающей тьмой и едва уже мог противиться ей. Башни его внутренней крепости падали одна за другой. Тараны мрака били в ворота. В стенах зияли бреши. Только главная башня еще держалась, но у ее основания появились длинные трещины. Меч рвался из слабеющей руки Мефодия, тянулся лезвием к Иркиной шее, точно говорил: «Только отпусти меня! Я все сделаю сам! Просто разожми пальцы. Ты ни за что не будешь отвечать!»
   Мефодий безнадежно подумал, как скверно, что рядом нет Даф, которая всегда помогала ему в такие минуты. Мрак над парком сгущался, и не важно, что вокруг был день. Плотное облако тьмы, расползаясь, как пятно чернил, уже охватило пруд и все, что вокруг.
   Видя, что Мефодий, охваченный внутренней борьбой, ее не слышит, Ирка незаметно проверила глазами, где лежит ее копье. Шансов уцелеть у нее, разумеется, нет, но, возможно, хотя бы одну ведьму она унесет с собой.
   – Ты отдашь меня им, да? – спросила она безнадежно.
   Меф снова не ответил.
   – А я не отдам!.. У тебя есть я, мерзкая хозяйка! А ну, получи! – завопил с ветки Антигон.
   Размахнувшись, он наудачу метнул булаву в Жыржу, но та вскинула руку с перстнем. Изменив направление полета, булава описала широкую дугу и упала в кустарник. Ведьма ухмыльнулась.
   – Вис-с-си тих-хо, ж-жалкое с-с-с-озданке! Я раз-берус-с-сь с тобой позж-же! Чего ты ж-ждеш-шь, нас-с-следник? С-с-страш-но убивать? Старуха Жыр-жа поможет! – ободряюще сказала она Мефу.
   Скользнув рукой под серые лохмотья, Жыржа извлекла каменный жертвенный нож и деловито занесла, собираясь вонзить снизу, под нагрудник валькирии-одиночки. Другие ведьмы подбадривали ее нетерпеливым шипением.
   – Не надо! Я сам! – вдруг хрипло, не узнавая своего голоса, сказал Мефодий.
   Внутренний город его был объят пламенем. Во взгляде появилась холодная властность. Он решился. Ирка поняла, что все кончено. Мрак окончательно заполнил душу Мефодия. Буслаев поднял руку. По клинку прокатывались нетерпеливые волны.
   – Давай! С-с-сделай это! – Жыржа нетерпеливо зачавкала, зачмокала языком прилаживая на место распадающуюся челюсть, и сухой рукой потянулась к ноге Ирки, готовая волочь за собой тело.
   Антигон в ужасе закричал, проклиная Мефа самыми жуткими, по его мнению, словами:
   – А-а-а! Обожаю! Чтоб ты всегда здоров был как бык, красавец прекрасный! Чтоб тебя всегда девушки любили! Чтоб...
   Домовой кикимор не договорил своего проклятия. Меч Мефодия опустился на сжимавшее нож запястье Жыржи, перерубив его, как гнилую палку. Следующее мгновение растянулось в бесконечность, многократно повторенное памятью. Жыржа, воя, отползала. Отсеченная рука, хватаясь за траву пальцами, ползла за нею следом. Каменный нож остался на траве и теперь быстро, точно земля его не держала, проваливался под землю, как в трясину. На губах у остальных ведьм замирало торжествующее шипение.
   Мефодий отпустил нагрудник валькирии и сделал шаг в сторону. Машинально он провел освободившейся рукой по волосам. Ирка заметила, что, отведав крови ведьмы, меч его тянулся теперь не к ней, а к отползающей Жырже, спеша завершить начатое.
   – Я не смог тебя убить! Беги, валькирия! – сказал он, глядя в сторону.
   Ирка благодарно коснулась его щеки. Меф удивленно отпрянул, точно ладонь ее была раскаленной.
   – Что ты делаешь, валькирия? Ты в своем уме? Телепортируй, живо!
   – Нет. Я не умею телепортировать. И не хочу! – сказала Ирка.
   Голос у нее дрожал. Не ошиблась! Глаза заволокло счастливым туманом, отчего зрение стало отрывистым и цветным, точно разбившаяся радуга. Глядя на ее лицо, Меф с изумлением подумал, что у нее не все дома.
   Он не стал настаивать.
   – Жалко, что не можешь... Тогда спасайся как-то иначе. Сейчас здесь будет жарковато.
   Меф подпрыгнул и ловко перерубил мечом сук, на котором висел Антигон. Домовой кикимор грузно шлепнулся на землю и, не растерявшись, быстро побежал на четвереньках за своей булавой. Спустя несколько секунд он уже вновь потрясал ею, угрожая ведьмам.
   – Эй вы! А ну, выходи получать по кумполу в порядке нестрогой очереди!.. Прости меня, Осляев, что хорошо о тебе отзывался! Ты отвратительный, очень негодяистый гад! – виновато крикнул он Мефу.
   Полуночные ведьмы уже оправились от удивления.
   – Ты обманул нас-с-с, нас-с-следник! Ты ум-реш-шь! И твоя валькирия умрет! Ваш-ши кости будут в чане вмес-с-сте! – слышались голоса.
   Ведьмы подползали со всех сторон. На их жидких перстнях, созревая, набухали искры. Мерзкая мегера Жыржа, словно дубиной, размахивала отрубленной рукой, пальцы которой то сжимались, то разжимались.
   Мефодий знал, что ни он, ни валькирия не сумеют отразить одиннадцать искр разом. Не ожидая, пока искры превратят их в два обугленных трупа, он ринулся с мечом в гущу ведьм, нанося яростные удары. Краем глаза он увидел, как Байтуй направляет на него перстень. В тот же миг валькирия-одиночка зачем-то взмахнула пустой рукой, в которой что-то вспыхнуло. Воздух рассекла золотистая черта, и ведьма покатилась по траве, вцепившись руками в древко копья. Край его наконечника уже торчал у нее из спины.
   «Так просто! Почему же меня она щадила?» – растерялся Меф. Однако задавать вопросы было не время. Клинком он отразил следующую искру и ответным рубящим ударом оставил Юльт без ступни. Да, это был успех, но успех кратковременный. Разъяренные ведьмы бросались, точно фурии. Покалеченные Юльт и Жыржа дрались ничуть не хуже остальных. Для одной только Байтуй, встретившейся с копьем валькирии, сражение закончилось. Однако пока тело ведьмы не стало глиной, Ирка не могла выдернуть глубоко вошедшее копье и отступала, безоружная, преследуемая тремя ведьмами. Меф вот-вот должен был исчезнуть под грузом навалившихся на него дряблых тел.
   Вот уже оглушенный Антигон отлетел в кустарник. Вот нагрудник Ирки прогнулся от двух разом попавших в него искр. Пущенная вскользь искра опалила Мефодию волосы, отозвавшись в них болью и прочертив на щеке рубец ожога. Возможно, тут бы все и закончилось, но яркий столб света ударил вдруг в старый клен.
   Уйреань, старшая из ведьм, тревожно вскинула голову и что-то закричала, показывая наверх. Никогда еще охотник так скоро не превращался в беспомощную дичь. Полуночные ведьмы увлеклись. Им стоило бы выставить стража. Однако, спеша расправиться с юной валькирией, они проявили излишнюю самонадеянность. Теперь же было поздно. Их судьба решилась.
   Валькирий недаром называли гвардией света. Они посыпались сверху, точно огненные кометы. Схватка завершилась, едва успев начаться. Одиннадцать копий пронизали воздух стремительнее солнечных лучей. Множество бесшумных молний сверкнули в потемневшем небе над парком. Пять копий нашли свою цель сразу. Еще три после повторного броска, когда уцелевшие ведьмы бросились врассыпную.
   Скрыться удалось лишь двоим. Опытная старуха Уйреань после первого града копий предусмотрительно притворилась мертвой. Затем вскочила и, выпустив в ринувшуюся на нее Таамаг искру, мгновенно телепортировала. Второй спасшейся ведьмой была Дадаба. Сонное копье Бэтлы лишь зацепило ей руку у локтя. Придерживая раненую руку, мешавшую ей телепортировать, Дадаба отползла за дерево и скрылась в одной из заранее прорытых нор. Искать полуночную ведьму в Нижнем Мире никто не стал.
   Поняв, что все кончено, Мефодий опустил меч. Сверкающий клинок, точно жиром, был облеплен гнилой плотью ведьм. Спеша избавиться от нее, меч брезгливо встряхивался, точно мокрая собака.
   Однако торжествовать было рано. Это Буслаеву стало ясно, когда он поднял голову и увидел устремленные на него глаза валькирий. В них было такое испепеляющее презрение, что впору было пойти куда подальше и втихую удавиться на осине. Копья, недавно поразившие ведьм, теперь были нацелены на Мефодия.
   Буслаеву ясно представилось, что сейчас ему придется сражаться с валькириями. Только едва ли этот бой станет для него таким же удачным. Чудеса потому и чудеса, что случаются скорее как исключения. И даже если предположить, что можно дважды зайти в одну воду, то сделать это трижды не удастся никому.
   Ирка, не хуже Буслаева сообразившая, какое развитие может получить ситуация, на всякий случай придвинулась поближе к Мефу. Это не осталось незамеченным.
   – Ну и дела! Я вижу, эти двое не слишком торопятся убивать друг друга! – откинув назад волосы, с насмешкой воскликнула Хаара.
   – Почему вы не сражаетесь? Только смерть одного из вас поставит точку в дуэли! – настойчиво прогудела Таамаг.
   Антигон подпрыгнул от гнева и так посмотрел на ногу большой валькирии, словно хотел расплющить ей ступню булавой.
   – Эй ты, особо крупная особа! Я хочу тебе кое-что сказать! – крикнул он.
   Таамаг опустила глаза, пытаясь сообразить, кто с ней разговаривает.
   – А, это ты! Ну... слушаю...
   – Вы... вы... даже не могу подобрать слов... хорошая, умная, замечательная женщина! Вот! – выпалил Антигон с вызовом.
   «Ого! Мерзкая, тупая, отвратительная! Это уже перебор!» – привычно перевела Ирка.
   Однако Таамаг была далека от магического языкознания и не знала особенностей кикиморского языка. В результате она вначале удивилась, а затем приятно порозовела.
   – Ну что ты? Стоит ли об этом упоминать? – застенчиво пробасила она.
   – А еще ты добрая и красивая! – сказал Антигон завершающим аккордом.
   Таамаг все еще с недоумением разглядывала его, когда послышался знакомый треск мотора и, петляя между деревьями, к ним подъехал Эссиорх.
   – Грязь жуткая... сколько земли налипло! – вместо приветствия сказал он, разглядывая заднее колесо мотоцикла.
   – Между прочим, мог бы явиться и раньше. Двум ведьмам удалось уйти! Эти бестии скрываются очень быстро, – недовольно сказала Бармия, валькирия бронзового копья.
   Эссиорх заглушил мотор, однако грохочущее эхо долго еще бродило по парку и коробкам окрестных домов.
   – Разве двум? У вас неважно с арифметикой, дамы! Не двум, а трем, – хладнокровно поправил он.
   – Трем? Почему?
   – По этой причине я, собственно, и задержался. Двенадцатой ведьме, Зуймурзунг, я сохранил жизнь, – со вздохом поведал Эссиорх.
   – Ты пощадил ее? Это правда или я брежу? – не поверила Хаара.
   Хранитель развел руками.
   – Увы, таково было желание того, чье сердце она собиралась вырезать. Для этой цели у Зуймурзунг был приготовлен впечатляющий нож. Правда, ей так и не удалось им воспользоваться...
   Бармия с недоумением воззрилась на него.
   – Что за нелепость? Зачем ведьмам люди?
   – Насколько я понимаю, тут случай особый. Речь шла о семени мрака, которое четверть века назад было посажено в это сердце, – мягко пояснил Эссиорх.
   – Но зачем ты оставил ее в живых? ПОЛУНОЧНУЮ ВЕДЬМУ! – с тревожным недоумением, точно столкнувшись с чем-то изначально лишенным логики, снова спросила Хаара.
   Хрупкая, изящная, красивая, она выглядела холодной и беспощадной. Ирке она казалась похожей на скальпель. Эссиорх, однако, спокойно выдержал ее взгляд, который у многих выбил бы почву из-под ног.
   – Свет должен быть великодушен. Если нет, то в чем его главное отличие от мрака? – отвечал он.
   – Великодушие существует для других случаев. На коварных прихвостней оно не распространяется. Что помешает ведьме вернуться, взять другой нож и закончить начатое? – кусая ногти, возразила Филомена.
   Двадцать две ее косы вздрагивали. Посмотрев на наконечник копья, залитый густой слизью, Ирка подумала, что у Филомены еще не было времени заняться своей прической. Завтра кос будет двадцать три, а то и двадцать четыре. «А если доберется до нас с Мефом, то еще больше!» – прикинула она.
   Эссиорх сунул руку в седельную сумку мотоцикла и достал прозрачную склянку, по дну которой перекатывалась серебристая капля.
   – Возвращаясь к вопросу, почему она не вернется... Вам, дамы, надеюсь, знаком этот предмет?
   – Перстень ведьмы, – мельком взглянув, сказала Фулона, старшая валькирия.
   – Он самый. Без него она бессильна, – подтвердил Эссиорх, вновь пряча склянку в сумку мотоцикла.
   – Что ж, хоть это ты догадался сделать. А семя мрака? Она его не получила? – озабоченно спросила Бармия.
   – Семени мрака можно не опасаться. Пока оно не попало в чан, любая мелочь для него губительна. Я заставил его выйти наружу со слезами. Кстати, именно так, со слезой, оно некогда и попало в сердце, – заметил Эссиорх.
   – Человек, надеюсь, выживет? – вскользь, без особого интереса, поинтересовалась Хаара.
   – Разумеется. Я успел вовремя. Парень остался жив и здоров. Скорее всего, даже заикаться не будет... – заверил ее Эссиорх.
   Хаара кивнула, точно царица, выслушавшая явившегося гонца, и повернулась к Ирке.
   – Я за него рада! А теперь не отвлекай нас, Эссиорх!.. Валькирия-одиночка, чего ты медлишь? Или, поразив двух ведьм, ты считаешь свою миссию выполненной?
   Мефодий поднял было меч, словно проверяя, хочет ли тот битвы, но сразу опустил, покачав головой.
   – Трусишь, наследничек мрака? Мы заставим тебя сражаться, Ареев слизняк! Ну! – подзадорила его Хаара.
   После этих слов меч в руке Мефа сразу взлетел и потянулся клинком, но не к Ирке, а к Хааре.
   – Слушай меня, валькирия-чьего-имени-я-не-желаю-знать! Это говорю тебе я, Мефодий Буслаев! Если окажется, что это ты ранила ночью Даф, ничто не спасет тебя или любую другую! Ты за это ответишь! – сказал Мефодий пресекающимся от гнева голосом.
   Хаара, улыбаясь, подняла копье.
   – Это сделала не я. Но если ты желаешь, я могу ответить за Сэнру! Начинай, мечник мрака! Сделай шаг – и ты умрешь, клянусь светом!
   Эссиорх властно отвел ее копье.
   – Стой, безумная! Здесь больше не прольется ничьей крови!
   – Ну уж нет! – сказал Мефодий с тем упорством, которое не раз, без всякой оригинальности, называли ослиным. – Я не согласен... Чья-то кровь все-таки прольется! Я хочу увидеть валькирию, которая ранила Даф, и бросить ей вызов! НУ!
   Он дерзко обвел взглядом тесный строй валькирий. В этот момент ему было все равно, что сила не на его стороне. Эссиорх положил ему руку на плечо.
   – Успокойся! Даф гораздо лучше. Улита сейчас с ней, – шепнул он.
   – А та валькирия, что ранила ее?
   – Сэнры среди них нет. Об этом я позаботился. Тебе некому мстить, – сказал Эссиорх. Мефодий удивленно взглянул на него.
   – Позаботился? Это как?
   – Отнял у нее копье и доспехи. Не ты один привязан к Даф, – так же тихо и веско отвечал хранитель.
   Меф задумчиво кивнул. Он понял.
   – Они должны драться! Пока он жив, на щите валькирий несмываемое унижение! – упрямо настаивала Таамаг.
   – Они уже дрались, и завершиться дуэли помешали лишь полуночные ведьмы, – возразил Эссиорх.
   – Тогда пусть дерутся снова! Одиночка обязана это сделать, или позор ляжет на всех нас! – упрямо настаивала огромная валькирия.
   Эссиорх покачал головой.
   – Нет. Только если оба этого захотят. Правило 219 общего кодекса света имеет четыре подпункта. Подпункт два гласит, что, если в дуэль вмешался посторонний или она перешла в массовую битву света и мрака, дуэлянты имеют право по обоюдному согласию отказаться от дуэли без ущерба для чести обоих. Насколько я вижу, сильного желания продолжать поединок нет ни у Буслаева, ни у валькирии-одиночки. Не так ли?
   Ирка, помедлив, кивнула.
   – Я не буду сражаться... Но смерти Багрова я ему никогда не прощу. Он не должен был убивать Матвея... – сказала она.
   Одна из валькирий, Ламина, не выдержала и расхохоталась.
   – Почему ты смеешься? – нервно спросила у нее Ирка.
   – Матвея? Так вот как зовут некромага? А мы ломали головы, откуда он взялся и знакома ли ты с ним – сквозь смех сказала Ламина.
   – Все равно не вижу ничего забавного! – отрезала Ирка.
   – Тем хуже для тебя!.. Разве тебя не радует, что некромаг жив?
   – Жив? Но Меф сказал мне, что… – начала Ирка.
   – А теперь я говорю тебе обратное. Не знаю, из чего сердце у этого юноши – и признаться, опасаюсь узнать! – но меч его не взял. Парень выжил. Пусть скажет спасибо Гелате, – не удержалась Ламина.
   Гелата, смутившись, дернула ее за руку.
   – Да не за что особенно! Я заживила лишь внешнюю рану. Возможности моего копья далеко не безграничны. Сейчас он спит в «Приюте валькирий», но через пару дней, думаю, будет на ногах... Хотя, учитывая его рвение увидеть кое-кого, возможно, это случится и раньше, – сказала она с улыбкой.
   Ирка покраснела. Гелата тем временем достала йселезную (не знаю что это) перчатку, надела ее и стала брезгливо собирать с земли серебристые перстни исчезнувших ведьм.
   – А ты, Мефодий Буслаев, ученик мрака, отказываешься ли ты от дуэли с валькирией-одиночкой? – торжественно продолжал Эссиорх.
   Меф со вздохом кивнул.
   – Да. Я не могу убить ее. Сам не знаю почему! Просто не могу, и все, – сказал он.
   Он рад был услышать, что Багров жив. Сердце его, замерзшее в ледяной тоске убийства, начало оттаивать. Хранитель, почуяв это, миролюбиво кивнул.
   – Что ж... За неимением лучшего, сойдет и такой ответ. Я полагаю, все стороны удовлетворены?
   – Нет, не все! Я требую дуэли! Только кровь смоет оскорбление!.. А оскорбил он всех валькирий! – пробасила Таамаг.
   – Я тоже требую продолжения дуэли! И вообще никогда не слышала о бредовом правиле * 219! – поддержала ее Хаара.
   Эссиорх протянул руку, хладнокровно извлек из воздуха свиток и ногтем отчеркнул нужное место:
   – Учите матчасть... Это все, что я могу вам сказать, дорогие дамы!
   Однако Хаара все равно не хотела сдаваться.
   – Даже если этот свиток не подделка, это не означает, что правила света распространяются на валькирий! У нас свой кодекс чести!
   – Возможно, что и свой. Но он действует лишь до тех пор, пока не противоречит общим правилам света, – строго возразил Эссиорх. – Ведь вы на службе у света, не так ли? Или кто-то хочет меня разубедить?
   Хаара начала было возражать, однако Фулона, старшая из валькирий, не дала ей вспылить.
   – Вспомни Сэнру и возьми себя в руки! – негромко сказала она и повернулась к хранителю: – Да, Эссиорх, мы на службе у света, и мы подчиняемся. Пусть валькирия-одиночка отказывается от схватки, если ей так хочется. Мы не станем настаивать! В этот раз, во всяком случае!
   Хаара недовольно скривилась.
   – Хорошо, пусть так. Тогда что помешает мне – лично мне! – бросить вызов Буслаеву и убить его?
   – Кое-что помешает. Повод! У тебя его нет! – заметил Эссиорх.
   – Повод? Он мне не нравится! Эссиорх посмотрел на нее с беспощадной холодностью.
   – Для света это не аргумент. Возможно, для мрака – да. Но насколько я понимаю, мы играем не по его правилам? – спросил он.
   Улита, имей она возможность его слышать, гордилась бы им в этот момент.
   – Тогда месть! Это ведь повод? – напирала Хаара. Эссиорх развел руками.
   – Какая месть? Если бы он убил валькирию-одиночку – тогда повод появился бы. А так извините, буйные дамы, но ваша месть тоже натяжка!
   – Он создание мрака и его наследник! Никто не станет этого отрицать! – потирая шрам на щеке, сказала молчавшая до сих пор Радулга – Требую Суда Двенадцати! Он должен решить, как поступить с валькирией-отступницей! Она не с нами, раз хочет, чтобы наследник жил. Наша работа – уничтожать творение мрака!
   – Впервые слышу о таком, хотя заявление, конечно, любопытное, – парировал Эссиорх. – Ты говоришь, Мефодий – творение мрака?
   – Да.
   – Но с каких это пор у созданий мрака есть эйдосы? Этот юноша сотворен не мраком. Вот если он лишится эйдоса – тогда он весь в вашей власти. Пока же ни один волос не упадет с его головы, хотя я один, а вас двенадцать, – сказал Эссиорх.
   – А вот это мы сейчас проверим! – пробасила Таамаг, занося копье.
   Но тут же опустила его, потому что на пути у нее выросла Гелата.
   – Вначале убей меня!.. Мы валькирии, а не палачи! Буслаев будет жить хотя бы для того, чтобы иметь право на выбор.
   – Гелата, замолчи и отойди! – деловито приказала Таамаг.
   Она хотела отстранить Гелату, но рука ее внезапно встретила холодный нагрудник Ламины.
   – Это ты отойди, Таамаг! Пока его эйдос цел, мы его не тронем!
   – Что, еще одна мягкосердечная? – нахмурилась Таамаг.
   – И еще одна! Я с ними. Я против убийства! – точно проснувшись, вмешалась Бэтла. – В крайнем случае, я соглашусь усыпить его лет на сто! Но не больше. У него такие забавные волосы!
   Хазра с яростью уставилась на нее.
   – Что я слышу? Восстание сонь?.. Замолчи, Бэтла! Иди, порыдай в жилетку своему оруженосцу!
   – А ты и этого не можешь, Хаара. Хотя хотелось бы порой, а? Не твоя вина, что ты не способна никого любить! Спусти свой пар где-нибудь в другом месте, а родная? – с неожиданной твердостью отвечала ей Бэтла.
   Хаара, готовая вспылить, внезапно опустила руки, смутилась и отступила. Ирка поняла вдруг, что Бэтла не такая уж рохля, какой всегда казалась.
   Фулона, валькирия золотого копья, внезапно сняла свой тяжелый шлем. По плечам рассыпались длинные пшеничные волосы. В быстром взгляде, который Фулона бросила на Ирку, той почудилось понимание.
   – Суда Двенадцати над валькирией-одиночкой не будет. Во всяком случае, я не вижу для этого оснований, – твердо произнесла она.
   Таамаг грузно повернулась к ней.
   – И ты с ними, Фулона? Ты? Неужели я брежу?.. Но почему, поглоти меня мрак! Почему?
   – Хотя бы потому, что какое бы решение мы ни приняли, оно уже не будет всеобщим. И посеет между нами вражду, – спокойно отвечала Фулона.
   – Не важно. Вражда и так существует. Валькирия-одиночка посеяла ее! – крикнула Хаара.
   – Ты преувеличиваешь! Мы и раньше никогда не жили душа в душу, – возразила Ламина.
   – Все равно я требую, чтобы Суд Двенадцати был созван! Я имею право требовать! И ты, Фулона, не вправе отказать! Таковы правила! – напирала Таамаг.
   Фулона устало подняла на нее глаза. Таамаг так и рвалась в бой. Филомена и Хаара определенно были на ее стороне. Другие колебались, не исключено, что готовые примкнуть к большинству. Но недаром Фулона была валькирией золотого копья. Она прекрасно знала, как обуздывать свою языкастую и бесстрашную рать.
   – Дорогая Таамаг, не будешь ли ты так любезна напомнить мне, как ты только что назвала Суд? – сказала она мягко.
   – Суд Двенадцати! Ты хочешь сказать, что забыла? – оборачиваясь к Хааре за поддержкой, отвечала Таамаг.
   – Так все-таки двенадцати? Не одиннадцати, не пятнадцати, не десяти? – уточнила Фулона.
   Таамаг встревожилась, смутно понимая, куда она клонит.
   – Двенадцати, разумеется... Так было всегда. Ты это о чем?
   – О том, что для Суда нужно двенадцать валькирий. Нас же одиннадцать. Валькирия-одиночка не в счет. Копье же Сэнры, как известно, не имеет права голоса, – спокойно отвечала Фулона.
   – Но мы можем найти другую валькирию на ее место, и тогда... – предложила Таамаг.
   – И она сразу, с бухты-барахты, не освоившись с новыми возможностями, не войдя в курс дела, вынесет смертный приговор? Хорошую же валькирию ты собралась найти, Таамаг! Мрак будет крайне доволен таким выбором, – сухо отрезала Фулона.
   Таамаг хотела было возразить, но Хаара остановила ее.
   – Перестань! Не выставляй себя на посмешище! Разве ты не понимаешь, что они выиграли! Доказали, что Суд невозможен, – сказала она с раздражением.
   Таамаг хмуро замолчала. Раз уж Хаара так говорит, то что остается? Она махнула рукой и, не прощаясь ни с кем, исчезла. Хаара последовала за ней.
   – Что ж, на этот раз ты избежала Суда Двенадцати, одиночка! Но это ненадолго, поверь мне! – перед тем как скрыться в золотистом сиянии, угрожающе шепнула Ирке Филомена.
   – Тебе не идут косички. Попробуй что-нибудь другое, – посоветовала ей Ирка.
   Последней из валькирий в воздухе растаяла Фу¬лона, желавшая, видно, убедиться, что никто не тронет одиночку и Буслаева.
   – Мы увидимся нескоро, одиночка. Твоя дорога пролегает в стороне от нашей. Хорошо ли, плохо ли – так было всегда. Но впредь, очень прошу тебя, не церемонься с мраком, – сказала она и, ободряюще улыбнувшись Ирке, исчезла, чтобы присоединиться к своей сияющей рати.
   Истоптанный газон опустел. Там, где лежали ведьмы, теперь серели лишь кучки серой земли, похожие на кротовые норы.
   – Уф, мама дорогая! Наконец-то свалили! Я думал, эта баскетбольная команда нас запинает! – выдохнул крайне довольный Антигон.
   Меф случайно посмотрел на валькирию-одиночку и встретился с ней глазами. Взгляд ее беспокоил Мефа. На дне ее глаз был жаркий, тревожный блеск.
   – Да что с тобой такое, валькирия? То ты сражалась спустя рукава, а теперь это? Ничего не понимаю! Я даже не знаю, как тебя зовут! – сказал он с недоумением.
   – И никогда не узнаешь! – сказала Ирка. Эссиорх, отрезвляя, коснулся ее волос.
   – Нам пора! Не надо! – сказал он мягко.
   Ирка с болью взглянула на Эссиорха.
   – И что, никогда? В самом деле? – тихо спросила она.
   Эссиорх ничего не ответил.
   – Да, знаю... Валькирия должна любить всех одинаково, никого не выделяя, и не может быть счастлива в любви. Или того, кто полюбит ее, ждет гибель... Никто из прежних знакомых валькирии не узнает ее. Валькирия не должна открывать никому тайны. Иначе тайна защитит себя сама и услышавший ее умрет. Так? – продолжала Ирка с болью. Она цитировала наизусть, и слова падали, точно хрустальные шарики.
   – Не буду обманывать! Есть вещи, которых не изменить никому... А теперь едем! Будет лучше, если ты сделаешь это сейчас, не затягивая!.. – наконец ответил Эссиорх.
   Он завел мотоцикл, дал Ирке сесть сзади, и они умчались, оставив быстро растаявшее бензиновое облако. Последним, бубня что-то про «сумасшечкин домик» и про «без стакана не разберешь», исчез Антигон с пунцовеющим носом.
   Мефодий остался один на истоптанной земле у старого клена. Некоторое время он простоял в задумчивости, а затем вышел на асфальтовую дорогу и побежал по ней что было сил, точно убегая от самого себя. И если мрак еще не расступился, то свет определенно забрезжил. Хотя бы над парком, где, словно рассеченная золотым мечом, расступалась мгла.